Вячеслав Никонов - Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

После визита Гучкова в Ставку, писал генерал Петр Константинович Кондзеровский, началась «в полном смысле слова чехарда. Перемены были массовые, так что почти ни один начальник дивизии не оставался на своем посту; весь командный состав был переменен, все переезжали с одной должности на другую или были выброшены по «непригодности», и все это незадолго до готовившегося большого весеннего наступления» [547] Кондзеровский П. К. В Ставке Верховного 1914–1917. Воспоминания Дежурного Генерала при Верховном Главнокомандующем. Париж, 1967. С. 120. . Это делалось не под давлением Совета. Это была реализация того, о чем Гучков неоднократно под аплодисменты заявлял в Думе и до начала войны, и после. Гучков подтвердит:

— В военном ведомстве давно свили себе гнездо злые силы — протекционизма и угодничества. С трибуны Государственной думы я еще задолго до войны указывал, что нас ждут неудачи, если мы не примем героических мер для изменения нашего командного состава… Нашей очередной задачей (с началом революции) было дать дорогу талантам [548] Цит. по: Деникин А. И. Очерки Русской Смуты. Кн. 1. Т. 1. С. 308. .

Алексеев писал: «Рука великого реформатора» армии Гучкова вымела из наших рядов в наиболее острую и критическую минуту около 120 генералов на основании более чем сомнительных аттестаций анонимных «талантливых полковников и подполковников». «Реформатор» мечтал освежить командный состав и вызвать «небывалый подъем духа в армии». Последнего не случилось, к несчастью, а вреда сделано немало» [549] Цит. по Айрапетов О. Р. Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917): 1917 год. Распад. М., 2015. С. 204. . Впрочем, трудно оценить полководческие дарования новых назначенцев, поскольку им пришлось не руководить боевыми действиями, а наблюдать развал армии. «Массовые увольнения начальников окончательно подорвали веру в командный состав и дали внешнее оправдание комитетскому и солдатскому произволу и насилию над отдельными представителями командования».

Всего Гучков успел уволить трех из пяти главнокомандующих фронтами, 7 из 14 командующих армиями, 39 из 77 командиров корпусов, многие были перемещены на другие должности. Кроме того, многие военачальники поспешили сами покинуть службу, не дожидаясь «избиения». Итоги Деникин опишет Керенскому: «В конечном результате старшие начальники разделились на три категории: одни, невзирая на тяжкие условия жизни и службы, скрепя сердце, до конца дней своих исполняют честно свой долг; другие опустили руки и поплыли по течению; а третьи неистово машут красным флагами и по привычке, унаследованной со времен татарского ига, ползают на брюхе перед новыми богами революции так же, как ползали перед царями» [550] Деникин А. И. Очерки русской смуты. Кн. 1. Т. 1. М., 2015. С. 312, 519–520. .

Армия протестовала против нововведений военного министра. Собрание офицеров Генштаба Особой армии Западного фронта пыталось урезонить правительство: «Мероприятия проводятся с вредной поспешностью, не считаясь ни с боевой подготовкой, ни с основами военного дела, ни с мнением военных, ни с поставленной самим правительством целью довести войну до победного конца» [551] Цит. по: Смольянинов М. М. Морально-боевое состояние российских войск Западного фронта в 1917 году. Мн., 2008. С. 54. . И таких обращений были десятки. Протестовал и Алексеев.

За его снятие, как и вообще за военные дела, взялся и Керенский, которому было тесно на минюстовском поприще. Вспоминал Половцов: «Однажды во время заседания Пальчинский говорит мне, Энгельгардту, Якубовичу и Туманову, что сегодня ночью он хочет повести нас всех в некое место, но куда — тайна. Соглашаемся». Повез к Керенскому. Который сразу задает вопрос: «Годится ли Алексеев в Главнокомандующие?» Младотурки за Алексеева, но постепенно разговор заходит о Брусилове. «Конечно, умен, хитер, как муха, но уж очень ненадежен как человек, — пишет Половцов. — Вообще, нет в нем таких качеств, которые бы ставили его очевидно выше Алексеева, а потому не стоит менять; таково, в общем, настроение младотурок. Но у Керенского что-то на уме. Неужели Брусилов с ним снюхался?» [552] Половцов П. А. Дни затмения. С. 56, 57.

В Ставку 26 марта прибыл Поливанов, который, по словам Кондзеровского, «буквально сиял, так был доволен событиям» [553] Кондзеровский П. К. В Ставке Верховного 1914–1917. С. 118. . Поливанов стал доказывать, что Алексеев предъявляет слишком большие требования к дисциплине военнослужащих, но пока не ставил вопрос о его отставке. Зато многоопытного Лукомского на посту начальника штаба сменил боевой генерал Деникин, мало знакомый со штабной работой и совершенно не ожидавший подобного назначения.

Борьба с «врагами революции» в армейской верхушке была продолжена арестом 31 марта генерала Николая Иудовича Иванова, вина которого заключалась в том, что ему Николай II отдал приказ (позже отмененный) подавить разгоравшийся бунт в Петрограде. Вновь был арестован бывший военный министр генерал-адъютант Владимир Александрович Сухомлинов, много лет обвинявшийся Гучковым в измене.

С 6 по 12 апреля Гучков встречался в Могилеве, Фастове, Киеве, Одессе, Яссах с командованием Ставки, Западного, Юго-Западного, Румынского фронтов, Черноморского флота, руководством Советов, ВПК, Земгора. Везде министра восторженно приветствовали, говорили о войне до победы, но после его отъезда ситуация возвращалась в прежнюю колею. Уступая давлению Совета, Гучков приказал возвратить с фронта квалифицированных рабочих, а затем, пойдя навстречу матросам Балтфлота, отменил погоны и разрешил закрасить середину кокарды в красный цвет [554] Сенин А. С. Александр Иванович Гучков. С. 122. .

16 апреля посланец Гучкова подполковник Верховский привез Алексееву на подпись уже одобренное военным министерством «Положение об армейских, полковых и ротных комитетах». Узаконивались введение комитетов на ротном, полковом и армейском уровнях, которые должны были обеспечивать самоуправление в войсках, и дисциплинарные суды. «Алексеев не оказал сопротивления, и положение о комитетах было проведено приказом по армии, — вспоминал Верховский. — Но старик низко склонил голову, подписывая этот документ, и слеза затуманила его взор. Ему казалось, что он приложил руку к гибели армии» [555] Верховский А. И. На трудном перевале. М. 1959. С. 231. . Полагаю, Алексееву уже ничего не казалось.

В середине апреля он приехал в Петроград, чтобы сделать доклад для Временного правительства, заседания которого проходили тогда на квартире страдавшего приступами ревматизма Гучкова. Как вспоминал Набоков, слушавших охватывало чувство «жути и безнадежности»: «Вывод был совершенно ясен. Несмотря на все оговорки, приходилось уже тогда констатировать, что революция нанесла страшнейший удар нашей военной силе, что ее разложение идет колоссальными шагами, что командование бессильно» [556] Набоков В. Д. Временное правительство. С. 132. .