Михаил Гаспаров - Собрание сочинений в шести томах. Т. 1: Греция

Именно этот аспект наиболее важен для истории литературы. Поэтому здесь мы называем эллинизмом культуру III–I веков до н. э. и рассматриваем ее как завершение тенденций, наметившихся в греческой литературе IV века – времени кризиса полисного строя. В дальнейшем мы увидим, что все характерные признаки эллинистической культуры содержались уже в культуре IV века; эти ростки достигли стремительного расцвета на целинной почве завоеванного Востока в первой половине III века, когда традиции эллинской полисной культуры были еще ощутимы, а влияние восточных культур еще очень слабо; а затем этот расцвет столь же стремительно обрывается, и начинается упадок, постепенно усиливающийся от второй половины III века до почти полного бесплодия I века до н. э. По этим этапам мы и будем прослеживать динамику развития эллинистической культуры.

Исторический фон и духовная жизнь эпохи в общих чертах выглядят так. В 338 году до н. э. македонский царь Филипп разбил при Херонее союзное войско Фив и Афин; это был конец свободной полисной Греции. В 334–324 годах сын Филиппа Александр в десятилетнем походе завоевал персидскую державу до самого Инда и воцарился в Вавилоне как наследник персидских царей. В 323 году Александр умер, и началась борьба между его наследниками-полководцами. Попытки сохранить единство его державы кончились неудачей (битва при Ипсе, 301 год). Она распалась на три большие монархии с македонскими династиями: царство Птолемеев в Египте (со столицей в Александрии), царство Селевкидов в Сирии, Вавилонии и Иране (со столицей в сирийской Антиохии) и царство Антигонидов в Македонии; из более мелких государств самым заметным было Пергамское царство в Малой Азии. Греция, по-прежнему раздробленная на мелкие полисы и полисные союзы, остается на периферии этого мира и активной политической роли более не играет. В течение первой трети III века между эллинистическими державами сохранялось относительное политическое равновесие, но с 266 года (Хремонидова война в Греции, Первая сирийская война за Палестину) начинается полоса почти непрерывных войн, которые тянутся, обессиливая всех участников, до самого начала II века, когда в эти войны впервые вмешивается Рим.

Завоеванный македонцами Восток тотчас стал заселяться греческими колонистами. Самые активные элементы греческого общества хлынули в открывшийся перед ними новый мир: сперва в качестве воинов-наемников, потом в качестве торговцев и ремесленников, потом в качестве ученых и художников. Здесь они стали привилегированным слоем населения, на который опирались македонские правители в своем управлении Востоком. В Египте греческие поселенцы сосредоточивались густой массой в Александрии и окрестностях, в царстве Селевкидов расселялись по широкой сети новооснованных городов греческого образца, которые покрыли всю Малую Азию, Сирию и отчасти Вавилонию. Эти островки греческой цивилизации в океане восточной объединяли выходцев из самых разных концов греческого мира; их связь с прежней родиной была уже утрачена, с новой – еще не закреплена, они жили не интересами общины, а личными и кружковыми интересами. На новой почве быстро стерлись языковые отличия между разноплеменными греками: вместо прежних четырех диалектов установился «общий язык» (койне), развившийся из аттического диалекта (официального языка македонских канцелярий) под слабым влиянием ионийского. На новой почве быстро стерлись и культурные различия между разноплеменными греками: во всех греческих поселениях установилась единообразная двухстепенная образовательная система – начальное обучение чтению, письму и счету, а потом среднее образование в гимнасии (физическое воспитание) и у «грамматика» (чтение и толкование классических писателей). Прохождение такого курса приобщало человека к привилегированному «эллинскому» обществу: именно этим путем совершалась эллинизация местного восточного населения. По завершении такого курса те, у кого было желание и средства, могли продолжать специальное образование в школе ритора, философа, медика и пр.; такие школы, организованные по образцу исократовского или платоновского кружка, тоже постепенно распространились по всему эллинистическому миру.

Эпоха эллинизма доставила в распоряжение греков веками копившиеся богатства персидских царей, усовершенствовала сельскохозяйственную и строительную технику, безмерно расширила сеть торговых связей. Материальный уровень жизни резко повысился. В новых великих державах греку жилось сытней и удобней, чем в скудной простоте классического полиса. Однако это материальное довольство было куплено ценой душевных тревог, неведомых жителю полиса. В небольшом замкнутом городе-государстве, где все граждане, можно сказать, знают друг друга в лицо и сами решают свои общие дела, все общественные отношения, все причины и следствия событий в общественной и личной жизни каждого были ясны, как на ладони. В новых больших державах человек был не гражданином, а подданным, его политическая жизнь определялась не его волей, а неведомыми замыслами монарха и его советников, его хозяйственное благосостояние определялось неуловимыми колебаниями мировой экономики: человек больше не ощущал себя хозяином своей судьбы. Все более сложными становились формы человеческой деятельности, это вело к специализации и дифференциации общества: горожанин все больше терял связь с сельским хозяйством и природой, деятель умственного труда – с физическим трудом и практической жизнью; человек больше не ощущал себя хозяином своего окружения. Он чувствовал себя одиноким и потерянным в бесконечно раздвинувшемся мире: исчезла та мерка, соизмерявшая жизнь личности и жизнь мироздания, какою служила для человека предшествующей эпохи полисная община, – остались только несоизмеримые крайности. Они ощутимы во всех областях эллинистического сознания. Это, с одной стороны, вкус к эффекту декоративной пышности и монументальности, с другой – вкус к любовному детальному изображению бытовых мелочей внешнего мира и психологических мелочей внутреннего мира человека; с одной стороны, пафос рационалистического освоения мира в небывалом развитии точных наук, с другой – уход в суеверия («Колдуньи» Феокрита), астрологию и мистические восточные религии; с одной стороны, гедонистическое наслаждение благами современности, с другой – сентиментальная тоска по былым временам, когда жизнь была беднее и скуднее, но зато понятнее, ощутимее и, как казалось, нравственнее.

Наиболее наглядное выражение умонастроение новой эпохи находит в философии этого времени. Учения Платона и Аристотеля, представляющие собой как бы предельно яркую форму полисного мироощущения, теряют теперь свою популярность. Перипатетики отказываются от общефилософских теорий и уходят в точные науки: уже преемник Аристотеля Феофраст (372–287) сосредоточивается главным образом на том, чтобы приблизить метафизические категории своего учителя к традиционным понятиям, более удобным для конкретных исследований. Академики отказываются от пифагорейской догматики позднего Платона и возвращаются к сократической диалектике раннего Платона с ее исходным тезисом «я знаю, что я ничего не знаю», т. е. к скептицизму (собственно, скептицизм как система возник в греческой философии еще в IV веке, но настоящее признание он получил только с тех пор, как в середине III века к нему примкнул глава Академии Аркесилай со своими последователями). Зато бурное развитие получают учения двух малых сократических школ IV века, наиболее индивидуалистических по своим этическим взглядам: киренской школы Аристиппа, учившей, что высшим благом является индивидуальное наслаждение, и кинической школы Антисфена и Диогена, учившей, что высшим благом является индивидуальная независимость, «самодовление» мудреца. Эти теории легли в основу двух философских систем, которые в III веке стали подлинными властителями дум эллинистического мира, – эпикурейства и стоицизма.