Виктория Смолкин - Свято место пусто не бывает: история советского атеизма

В ноябре 1963 г. идеологическая комиссия снова собралась, чтобы обсудить атеистическую работу в свете статьи Ильичева «Формирование научного мировоззрения и атеистическое воспитание». В этой статье Ильичев доказывал, что атеистическая пропаганда апеллирует к разуму, но упускает из виду чувства; церковь же и сектанты, как писал Ильичев, «стремятся воздействовать не только и не столько на разум, сколько на чувство… Нам надо самим не только понять значение эмоционального фактора, но и практически использовать его» 567. Чтобы найти подход к бытовой сфере, комиссия сфокусировала внимание на семье как объекте идеологического воздействия 568. Семья, долгое время считавшаяся консервативной хранительницей религиозности, стала теперь еще одним полем битвы за душу советского человека 569. Для трансформации религиозных верований в атеистическое мировоззрение надо было разорвать связи семьи с церковью. Ключевую роль в этом проекте играли обряды, поскольку они не только привлекали людей в церковь, но и служили средством передачи религиозных верований от поколения к поколению. «Вот православные иерархи заявляют, что в храме молящиеся, я цитирую дальше: „ищут и удовлетворяют свое религиозное настроение и удовлетворяют в благолепии храма и красоте богослужения свое эстетическое чувство“. Вот как удовлетворяет с этой стороны наша антирелигиозная пропаганда? Доставляет ли она эстетическое чувство и удовлетворение?» Ответом на вопрос Ильичева, как явствует из стенограммы собрания, было «оживление» и «смех», но Ильичев побуждал своих слушателей задаться вопросом: «Не пора ли нам серьезно подумать о наших гражданских ритуалах, о придании им большей торжественности, большей привлекательности?» 570

В докладах о религиозной жизни в стране, поступавших в центральные партийные органы, также подчеркивалась важность пастырской функции религии – ее способности утешать людей в минуты страданий и горя. И в этом отношении советский атеизм также потерпел неудачу; о последствиях таких недоработок говорил в своем выступлении Сергей Павлов, первый секретарь ЦК ВЛКСМ. Павлов доказывал, что церковь пользуется «душевными травмами» людей, чтобы привести их к вере.

Если говорить о тех молодых людях, которые подвержены религиозному воздействию, то, как правило, это юноши и девушки, которые перенесли какую-то душевную травму, которые каким-то образом не устроены в жизни…. Оторвались от коллектива, во всяком случае они находятся под воздействием каких-то факторов, очень тяжелых для них. Надо сказать, что вот церковники этим очень умело пользуются. Почему это получается? Потому что у нас, за нашими мероприятиями, за рейдами комсомольского прожектора, дежурствами в отрядах народных дружин, соревнованиями, которые мы ведем, и прочее, мы упускаем человека, такого как он есть, со всеми его очень большими внутренними сложностями. Очень много слепого копирования еще в деятельности комсомольских организаций, когда копируют деятельность администраторов, деятельность взрослых организаций, хотя задача состоит в том, чтобы у комсомольской организации были свои методы работы, близкие и понятные молодежи.

Самое сложное из всех искусств, это искусство работать с человеком. Не каждому это богом дано. Но, с другой стороны, и этому делу надо учить. Мы говорим о том, что церковь подчищает свои аргументы, совершенствует форму работы, специально специализируется для работы на молодежь, причем каждая религия и секта делает это по-своему. Надо иметь в виду, что веками накопились формы, традиции у религии.

В комсомольских организациях что-то делается, но здесь не хватает знаний, опыта, просто умения разобраться в сложностях судьбы какой-то человеческой и найти наиболее правильные решения. Церковь очень здорово создает внешнюю обстановку для того, чтобы туда человек приходил со своими и радостями, и горестями. Возьмите такой пример. Трудно представить себе, чтобы молодой человек пришел в наш клуб, скажем, и стал советоваться по каким-то сердечным делам – они у него не устроены. Если бы он даже и пришел туда, к директору клуба, то он бы сказал: «Слушай, обратись в больницу, потому что у тебя видимо, какое-то расстройство». Очень часто так бывает.

Но церковь и внешнее и внутреннее… человек идет в церковь за этим, потому что там посадят, будет задушевная беседа, всякие разговоры, советы хорошие. И здесь не будет издевки, здесь не будет нотации, здесь не будет прописных каких-то истин.

Даже внешне возьмите. Ну, вот церковь, туда и верующие, и мы заходим, в костел или в церковь, хочешь не хочешь, а шляпу сдернешь все-таки, так как тебя обстановка немножко собирает. И возьмите наши клубы 571…

Чтобы решить эту проблему, идеальный советский пропагандист атеизма должен был искать личностный подход к каждому советскому человеку, проявлять интерес к тем радостям и горестям, которыми сопровождается его жизнь, и вмешиваться, если необходима помощь. Как подытожил Ильичев, «борьбу с религией надо поставить в связь с борьбой за улучшение условий жизни людей, за перестройку их быта. Эта борьба должна вестись так, чтобы верующий видел в атеисте близкого друга, желающего ему добра, а не зла» 572. Чтобы добиться успеха, недостаточно было налагать административные ограничения на религиозную жизнь и вести научно-просветительскую работу через газеты и лектории. Атеизм нуждался в собственном духовном сословии, способном вести пастырскую работу, что и приведет советских людей к атеизму.

О необходимости «человеческого подхода» говорил и писатель Владимир Тендряков (1924–1984), наиболее заметная фигура среди представителей творческой интеллигенции, участвовавших в хрущевской атеистической кампании. Его произведения (самым популярным из которых была повесть «Чудотворная», опубликованная в 1958 г., несколько раз переизданная и послужившая основой для театральной постановки и киносценария) отличались более чутким подходом к вопросам, связанным с религией в сельской местности, чем было принято в атеистических произведениях его современников. Например, вышедший в 1960 г. атеистический фильм «Тучи над Борском» (режиссер В. С. Ордынский), как и другие подобные художественные произведения хрущевских времен на религиозную тематику, основан на «антисектантском» сюжете о ритуальном убийстве 573. Обращая внимание на подобные атеистические стереотипы, Тендряков выступал против административных мер в отношении религии и настаивал, что без человеческого подхода «никакая пропаганда нам не поможет» 574. Чтобы подчеркнуть значение эмоциональной стороны религиозности, Тендряков описал мощную «иллюзию человечности» на собрании баптистов, которое он недавно посетил. Верующие обращались друг к другу со словами «брат» и «сестра», создавая ощущение тесной общности, которое, как отмечал Тендряков, было важнее, чем религиозные догмы и верования. Как сказала ему одна женщина, присутствовавшая на собрании, ей на самом деле неважно, есть бог или нет; она будет оставаться верующей, ведь «поэтому [благодаря вере] мне гораздо легче жить, чем тебе» 575.