Виктория Смолкин - Свято место пусто не бывает: история советского атеизма

Тендряков привел этот эпизод, чтобы выразить свои сомнения относительно подхода к атеистической работе: «Нам нельзя забывать, что палкой больного не вылечишь, нельзя забывать, что духовный мир человека не может оставаться незаполненным: если мы его не заполним, заполнят его люди, которые чужды нам по взглядам. Свято место не бывает пусто» 576. Ильичев, в свою очередь, заключил, что только марксистских догм больше недостаточно: «Надо теперь уже от общих формул марксистских – правильных, незыблемых, переходить к конкретной, реальной действительности: знать состав верующих, кто эти верующие, насколько прочны убеждения, с чем они связаны». Подводя итог дискуссии пропагандистов атеизма, Ильичев предостерегал: «Если только мы разрушим идею и не поставим на место разрушенной нашу, советскую идею, советский образ мышления, советский образ действия, мы ничего не сделаем. Вы, наверное, помните, товарищ Тендряков привел [цитату] из Библии, а я хочу привести из Ленина. Он говорил, что пустым место не бывает: либо там социалистическая идеология, либо там буржуазная идеология. Другого нет!» 577

31 августа 1964 г., незадолго до того, как Хрущев был отправлен в отставку с поста Первого секретаря ЦК КПСС, Василий Зайчиков, заместитель председателя Всесоюзного общества «Знание», и Владимир Мезенцев, новый редактор журнала «Наука и религия», направили в ЦК КПСС письмо с просьбой дать разрешение на преобразование журнала. Авторы письма отмечали, что за пять лет с момента выхода первого номера журнала в свет он – единственный в стране атеистический журнал – «сыграл свою положительную роль», но теперь пришло время устранить недостатки в его работе 578.

Чтобы не бить мимо цели, журнал должен отвечать на все те вопросы, которые возникают у широкой массы советских людей, в том числе и у верующих, и на которые по-своему отвечает церковь. Это самые разнообразные вопросы современной жизни, далеко выходящие за пределы взаимоотношения естествознания и религии: о смысле жизни, о счастье и утешении, о нравственном и безнравственном в поведении человека, о правде и совести, о добре и зле, о воспитании детей и о традициях, об отношении к различным событиям и фактам 579.

Зайчиков и Мезенцев доказывали, что журнал «Наука и религия» должен обратиться «к житейской тематике», поскольку именно «вопросы нравственно-этического характера» стали центральными в современном религиозном дискурсе. Поскольку успех атеистической пропаганды зависел от способности журнала воздействовать на массовую аудиторию, «Наука и религия» должна была стать «популярным философским журналом, какого у нас нет» 580. Более того, журнал виделся его создателям непохожим на «воинствующие» издания раннего советского периода, такие как «Безбожник» 581. Но, как показали первые пять лет публикации журнала, атеистическая пропаганда не проникала в душу советского человека. Как сообщал коллегам сам Мезенцев, «в идеологическом отделе [ЦК КПСС] мне неприятно было слышать, что мы не умеем, и до сих пор очень мало популяризируем, пропагандируем наше мировоззрение… Ведь на читательских конференциях читатели говорят очень резонные вещи, что вы отнимаете от нас веру, а что даете взамен?» 582

«Наука и религия» воплощала историю советского атеизма в миниатюре, отражая все его взлеты, падения и противоречия. Проект издания атеистического журнала, разработанный в ходе антирелигиозной кампании 1954 г., вначале не был реализован и на несколько лет был «положен на полку». Когда наконец в 1959 г. «Наука и религия» начала выходить в свет, она должна была стать орудием распространения атеизма для двух категорий читателей журнала: атеистических кадров и верующих 583.

Первоначально журнал воплощал два подхода к ведению антирелигиозной кампании: антиклерикальный – разоблачение политически реакционных религиозных учреждений и догм, коррумпированного и фанатичного духовенства; и просветительский – распространение научных и технических знаний с целью утверждения истины научного материализма. К концу хрущевской эпохи «Наука и религия» ощутила необходимость обратиться к новым темам, как правило, в ответ на те вопросы и проблемы, которые ставили ее читатели. Стало ясно, что журналу необходимо не сосредоточиваться на «негативной» антирелигиозной пропаганде, а подчеркивать «позитивные» элементы атеизма – обсуждать житейские вопросы, обращаться к эмоциям и повседневным заботам читателя.

Дискуссии о миссии «Науки и религии» по большей части вращались вокруг названия журнала. Зайчиков и Мезенцев доказывали, что название «Наука и религия» «не способствует распространению журнала в массах» и более «не оправдано», поскольку оно провозглашает ту самую оппозицию – противоположность науки и религии, которую атеисты перестали считать убедительной 584. Название журнала преподносило науку как лучшее оружие борьбы против религии, но атеисты утратили уверенность в том, что наука может предоставить все ответы, которые позволят атеизму проникнуть в дом – и в душу – обычного советского человека 585. Но если не наука, то что же? Предлагавшиеся вначале названия – «Свет», «Знание и вера» и даже «Жизнь и религия» – были вариациями на ту же тему, поскольку они по-прежнему утверждали оппозицию между светом, наукой, разумом и жизнью, с одной стороны, и религиозной темнотой, иррациональностью и смертью, с другой.

К 1964–1965 гг., когда редакционная коллегия на своих собраниях стала обсуждать будущее журнала, атеисты уже начали воспринимать религию не как политическую или идеологическую проблему, но скорее как проблему духовной жизни. Мезенцев доказывал, что коммунистической альтернативой религии должна быть не наука или даже философия, а марксистско-ленинское мировоззрение: «Ведь религия – это все-таки мировоззрение, а не круг знаний, надо называть [журнал] более правильно, более правильно сказать марксизм-ленинизм и религия, по характеру пропаганды». Чтобы ответить на вызов, брошенный религией, «мы можем и должны давать взамен наши взгляды на мир, наше коммунистическое мировоззрение», и поскольку «в основе идет борьба по линии нравственности, и мы должны брать в основу эти проблемы, воинственно ставить эти вопросы». Мезенцев предлагал еще несколько возможных названий журнала, которые, по его мнению, более соответствовали его новой миссии: «Родник», «Знания для всех», «Светоч», «Человек и мир», а также небольшую (но существенную) вариацию на эту тему – «Мир человека» 586. В дискуссиях вокруг названия «Науки и религии» отразились и более масштабные перемены, развернувшиеся в тот период в сфере идеологии советского общества. Тот факт, что в большинстве предложенных названий журнала не было ни слова «наука», ни слова «религия», как и предположение, что название «Мир человека» будет наилучшим образом соответствовать новому видению атеизма, позволяет обнаружить значительные сдвиги в понимании сущности религии и миссии атеизма.