Василий Дударев - Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

Ни паника среди германских правителей, ни усилия Англии не смогли воспрепятствовать встрече Наполеона III и Александра II, состоявшейся 26 – 28 сентября в Штутгарте. В разговоре с Бисмарком в конце сентября 1857 г. Горчаков «высказался о встрече (в Штутгарте – В. Д.) в духе полного удовлетворения <���…> даже триумфа» [283].

В Австрии и среднегерманских государствах значение этого события принижалось, а перспективы встречи российского и австрийского императора в Ваймаре, наоборот преувеличивались. Бисмарк, однако, получил от Горчакова совершенно противоположную информацию. Российский министр подчеркивал, что эта встреча не будет иметь какого-либо политического значения, чтобы не разочаровать Францию. По словам Горчакова, Александр II чувствовал бы себя неловко лишь в том случае, если бы в Ваймар кроме Франца-Иосифа I приехал бы еще и Фридрих-Вильгельм IV. Бисмарк передавал Мантейффелю, что российский император в разговоре с Наполеоном отзывался о своей встрече с австрийским монархом «как об уже состоявшейся и не оказавшей никакого влияния на политику России» [284]. Свидание между Александром II и Францем-Иосифом продолжалось один день и свелось к заверениям австрийского императора в стремлении к налаживанию тесных связей в будущем.

Путь императора в Россию лежал через Берлин, где он в последний раз встретился с прусским королем Фридрихом-Вильгельмом IV. Бисмарк сообщал о дальнейшем ухудшении здоровья короля «после того, как, провожая 6 октября <���…> русского императора, отчаянного курильщика, он пробыл довольно долго в закрытом царском салон-вагоне в атмосфере табачного дыма, которого не переносил точно так же, как и запах сургуча» [285]. В скором времени судьба выбрала для Пруссии и Германии новым правителем принца Вильгельма, брата Фридриха-Вильгельма IV. Интересно, что еще в 1849 г. Л. Шнейдер писал о нем: «Принц Прусский <���…> сделался теперь самым популярным принцем во всей Германии, в глазах всех людей образованных, прозорливых и имеющих какое-либо достояние. На него обращаются миллионы взоров, как на центр, вокруг которого им некогда должно будет собраться <���…> в нем надежда всех прусских черно-белых патриотов» [286].

23 октября принц Вильгельм был уполномочен королем замещать его в течение трех месяцев [287]. Через год, 26 октября 1858 г., в силу неспособности короля управлять страной состоялась присяга нового главы государства – в Пруссии было учреждено регентство [288]. Избрание Вильгельма прусским принцем-регентом означало поражение консервативной партии, благодаря которой Бисмарк занял пост во Франкфурте. Наладить тесные отношения с принцем-регентом политические противники Бисмарка из либерального лагеря ему не позволили.

В Берлине продолжали скапливаться жалобы на непослушного прусского представителя во Франкфурте. Не следует забывать, что и сам Вильгельм, будучи еще прусским принцем, выказывал свое недовольство Фридриху-Вильгельму IV в связи с нарушением Бисмарком во Франкфурте субординации. Это выражалось в том, что прусский дипломат рассматривал решение германского вопроса в связи с широким спектром вопросов международной повестки дня. Принц Вильгельм писал тогда своему брату, что «многократно говорил Бисмарку-Шёнхаузену, чтобы тот совершенно забыл о позиции Пруссии в восточном вопросе, и всегда (в своих расчетах – В. Д.) отталкивался исключительноот того положения, которое Пруссиязанимает в Германии, а не в Европе!» [289]. Австрийцы жаловались на то, что деятельность Бисмарка способствовала внутриполитическому ослаблению Германского союза из-за эскалации прусско-австрийского спора за лидерство в Германии [290], а его истинной целью было «разрушить Германский союз до основания» [291], из-за чего Германия уже стала объектом насмешек для Европы [292]. Посланник Пруссии в Штутгарте писал в Берлин, что «имя Бисмарка во всех германских правительствах произносится с отталкивающим, негативным тоном, оно до глубины души ненавидимо сторонниками Пруссии» [293]. Главное обвинение, выдвинутое прусскими либералами против Бисмарка, заключалось в его профранцузской политике и поддержке тесных отношений с Россией, к чему особенно негативно относились в Союзом сейме [294].

После провозглашения принцем-регентом Вильгельмом курса «Новой эры» во внешней политике Пруссии было определено направление на выстраивание тесных взаимоотношений с западными державами и, прежде всего, Англией [295]. В Германии это было воспринято неоднозначно. Прусские консерваторы связывали с наступлением «Новой эры» провозглашение «кулачного права в международных отношениях» [296]. В Союзном сейме такие перемены в Берлине были восприняты настороженно [297]. В любом случае, как отмечает историк Шмидт, взгляды Бисмарка на внешнюю политику признавались новой властью реакционными и служащими прусским партикуляристским интересам [298]. Его курс шел вразрез со взглядами принцессы Августы и ее ставленника на посту министра иностранных дел Пруссии – барона А. фон Шлейница, «гаремного министра», «обязанного своей карьерой женским подъюбникам» [299].

Неугодного дипломата решили отправить на должность прусского представителя в Санкт-Петербург. После провозглашения в Пруссии курса «Новой эры» в германских политических кругах возникло убеждение, что этот дипломатический пост потерял свою значимость для Берлина, «повернувшегося спиной к России» [300]. Кроме того, в прусской столице были уверены, что Петербург в настоящих условиях отойдет от большой европейской политики и займется внутренними проблемами.

Слухи о переводе Бисмарка в Петербург обсуждались с конца 1858 г. Бисмарк настолько привык к ним, что испытал истинное разочарование, когда узнал, что должен остаться во Франкфурте еще на некоторое время: «Здесь довольно плохая политическая погода, которую я с удовольствием переждал бы в медвежьей шкуре с икрой и охотой на лосей» [301]. Предчувствуя, свой скорый отъезд, Бисмарк писал сестре, что хотел бы увидеть ее, «пока я не замерз на Неве» [302].

25 января 1859 г. на одном из дипломатических балов Бисмарк узнал от доверенного лица принцессы Августы – оберцеремонимейстера графа Штильфрида, – что его перевод в Петербург – дело уже решенное.

Он был огорчен своим новым назначением, поскольку имел все поводы полагать, что был бы полезен Пруссии именно во Франкфурте, «этой лисьей норе Союзного сейма, где я изучил все ходы и выходы вплоть до малейших лазеек» [303]. Он не смог добиться сохранения франкфуртского поста во время аудиенции у принца-регента 26 января 1859 г. Передавая свой разговор с Вильгельмом, Бисмарк писал, что «главной его целью было представить мое назначение в Петербург в виде своего рода отличия» [304].