Оксана Киянская - Декабристы

Вряд ли он до конца осознавал, кем на самом деле был его «друг». К концу 1825 года за плечами у Пестеля были девятилетний стаж руководителя антиправительственного заговора, организация тайной армейской полиции и значительные растраты полковых денег. Полковник разрабатывал проект убийства императорской фамилии, включая женщин и детей, и установления в России военной диктатуры. Современники знали его как безнравственного карьериста, погубившего в 1821 году греческую освободительную революцию и получившего в награду должность полкового командира. В армии Пестель имел репутацию фрунтовика и палочника, в тайных обществах многие считали его русским Бонапартом. Ради будущего, постреволюционного счастья России он был готов отдать не только свою, но и чужие жизни. Конечно же, деятельность юного прапорщика, даже будь она успешной, не могла спасти полковника от гибели.

Из документов следует: с того момента, как Ледоховский узнал об аресте своего командира, он горячо желал оправдаться в его глазах — и умереть. Прапорщик вызвал на дуэль «в три шага» Генриха Дульского, послал «вызывное письмо» Аркадию Майбороде, предложил стреляться Тимофею Майбороде. При этом Ледоховский никого убивать не собирался, напротив, мечтал быть убитым. Своей смертью он отчасти отомстил бы за арест полковника: тот, кто согласился бы его застрелить, потом имел бы «за сие неприятности» {1051} . Но вызовов графа никто принять не пожелал.

Тогда прапорщик избрал иной путь: решил сдаться властям и разделить участь командира. Очевидно, оба вышеупомянутых письма он написал в момент принятия этого решения. Чтобы отрезать себе все пути к отступлению, Ледоховский составил и отдал Дульскому «свидетельство», подтверждающее, что он друг Пестеля, «враг деспотизма» и «терпеть не может тиранов». Спустя несколько дней это «свидетельство» Дульский предоставил следствию. 21 декабря Ледоховский добровольно отдал шпагу подполковнику Толпыго. При аресте прапорщик снова (теперь уже во всеуслышание) заявил, что он сторонник Пестеля, вел себя крайне агрессивно, грубил пытавшимся успокоить его офицерам. Толпыго посадил его на офицерскую гауптвахту и отрапортовал о случившемся в штаб армии {1052} .

Для непосвященных поступки Ледоховского выглядели нелогично, заставляли сомневаться в его адекватности. 30 декабря прапорщика отправили для освидетельствования в Каменец-Подольский, в военный госпиталь. Одновременно о его поступке было сообщено в Петербург, начальнику Главного штаба И. И. Дибичу. 14 января 1826 года в Тульчин пришел приказ о немедленном аресте Ледоховского и препровождении под конвоем в Петербург {1053} . Через два дня его арестовали прямо в госпитале.

При аресте у Ледоховского отобрали адресованную Пестелю небольшую записку. В центре клочка бумаги находился эскиз надгробного памятника, который, по мысли прапорщика, должен быть установлен на его могиле, по краям — размышления о чести и бесчестье, о дружбе, о жизни и смерти. «Я был шалун, повеса, но никогда не делал подлостей»; «может быть, я недостоин Пестеля считать другом, но любить его никто не в силах мне запретить»; «лишить офицера чина — не есть лишить его чести, но сказать оф[ицеру], что он подлец, — есть лишить его чести навсегда», — писал Ледоховский {1054} .

Восемнадцатого января из каменец-подольского госпиталя в штаб 2-й армии доставили свидетельство о состоянии здоровья прапорщика. Доктора, обследовавшие Ледохов-ского, опровергли версию о его сумасшествии, найдя только, что «воображение его чем-то весьма расстроено» {1055} . Если бы свидетельство попало в Следственную комиссию, прапорщик вполне мог быть осужден наряду с другими деятелями тайных обществ. Надо отдать должное командующему армией Витгенштейну и начальнику штаба Киселеву — они этот документ в Петербург не отправили. Сохранившийся в делах 2-й армии, он отсутствует в следственном деле Ледоховского.

На следствии граф вел себя сдержанно. Он не раскрыл собственных отношений с полковым командиром, утверждал, что ничего не знал о тайном обществе, а свою явку с повинной объяснял тем, что «обязан личным спасением полковнику Пестелю» {1056} . Ничего иного от Ледоховского следователи так и не добились. Пестель также не раскрыл своих отношений с прапорщиком. Подробно повествуя о своих политических идеях, планах и программе заговора, лидер Южного общества всячески пытался скрыть имена людей, которые помогали ему в подготовке революционного выступления, и имя Ледоховского в его показаниях не прозвучало ни разу.

Таким образом, никаких уличающих Ледоховского фактов в распоряжении следователей не оказалось. Версия о его сумасшествии устраивала всех, и 6 февраля 1826 года он был помещен в Петербургский военно-сухопутный госпиталь. Даже несмотря на то, что и тамошние врачи его сумасшествие не подтвердили {1057} , Ледоховский не был осужден. 31 мая он был выписан из госпиталя и возвращен на службу. 4 июля его перевели из Вятского в Куринский пехотный полк, еще через два месяца — в 41-й егерский, а затем в Мингрельский егерский полк.

Капитана Майбороду в качестве поощрения за донос перевели в гвардию с тем же чином и наградили деньгами.

В. И. Штейнгейль писал в мемуарах, что после доноса Майборода «исчез в презрении» {1058} . Понятно, что декабристам очень хотелось верить в подобный исход. На самом же деле доносчик никуда не исчезал, напротив, в 1830—1840-х годах был личностью заметной. Постдекабристская биография Майбороды оказалась весьма богата событиями.

Он храбро воевал: был участником Русско-персидской войны (1826–1828), штурмовал выстроенную английскими инженерами на Араксе крепость Аббас-Абад. За взятие Эривани Майборода получил орден Святой Анны 2-й степени (1828), а по итогам всей «кампании против персиян» — персидский орден Льва и Солнца (1829). Затем в 1831 году он, уже подполковник, принимал участие в подавлении восстания в Польше, отличился при штурме Варшавы. В 1832-м воевал против горцев в Северном Дагестане, за что был награжден еще одним орденом Святой Анны 2-й степени, на этот раз с императорской короной (1833). В 1836 году Майборода «в воздаяние отлично-усердной службы» получил орден Святого Станислава 2-й степени, в 1841-м «за отличие по службе» стал полковником. С июля 1841 года по октябрь 1842-го он командовал карабинерным князя Барклая де Толли полком, с октября 1842-го по январь 1844-го — Апшеронским пехотным.

Николай I не забывал Майбороду: в начале 1840-х годов стал крестным отцом его дочерей Екатерины и Софьи, по поводу рождения каждой из них счастливый отец награждался перстнем с бриллиантами. Очевидно, зная его жадность, Николай постоянно одаривал его деньгами, повышал в чинах {1059} .

Однако за скупыми данными послужного списка кроется несладкая жизнь изгоя, отвергнутого сослуживцами, вынужденного скитаться из полка в полк, действительно жившего в презрении и так и не обретшего долгожданного покоя.