Александр Гапоненко - Битва при Молодях. Неизвестные страницы русской истории

Огнев приказал затаскивать телеги на высокий холм и выстраивать их кольцом. Внутрь этого кольца втащили пушки, телеги с ядрами и порохом, продовольствием.

Плотники под командой Гордея быстро собрали дубовые щиты и укрепили их на телегах, а потом скрепили их цепями между собой. Вокруг телег выкопали ров, а вынутой землей засыпали пространство под телегами. В огромном кольце из телег оставили только два прохода – спереди и сзади от дороги на Серпухов. Они закрывались телегами-воротами, тоже с навешенными на них дубовыми щитами.

У подножья холма мужики вкопали в три ряда заостренные колья так, чтобы это заграждение не могли преодолеть с ходу татарские всадники. Проехать мимо частокола можно было только по нешироким проходам слева и справа от холма, но они перекрывались привезенными с собой в обозе рогатками – продольными брусья с выдолбленными пазами и накрепко привязанными к ним заостренными палисадинами.

Обустройство гуляй-города не останавливалось ни на минуту. Место для его сооружения было выбрано очень удачное. Проезд к холму был только со стороны серпуховской дороги. Сзади холм прикрывала речка Лопасня, слева – речка Пахра с топкими, а потому непроходимыми для конницы берегами. По бокам и сзади от холма стояла густая дубрава, в которой могли укрыться те воины, которым не хватало места в передвижной деревянной крепости, а также лошади.

С вершины холма пушки могли легко простреливать все пространство вокруг гуляй-города на три сотни аршин, пищали – на шестьдесят аршин. Это позволяло хорошо прикрывать огнем стоящие рядом с холмом войска.

Пока производились работы по развертыванию деревянной крепости, Огнев бегал между артельщиками, помогавшим им стрельцам и всех поторапливал. От того, что все хорошо делали свое дело, и его вмешательства совсем не требовалось, Огнев немного нервничал.

Гордей Старый, которому порядком надоели понукания начальника гарнизона, успокаивал стрелецкого голову:

– Ты, Роман Игнатьевич, не сумлевайся – мы гуляй-город на совесть построили и соберем его сейчас как надо. Мы дело свое знаем, стрельцы твои свое дело тоже знают. Ежели татары к нам в гости пожалуют, то мы их угостим огненными припасами наилучшим образом. Вот только бы они стороной нас не обошли.

Огнев, ответил своему завхозу, а вроде бы даже и заместителю:

– Татар сюда увлечь должен Дмитрий Иванович. Он их мимо не пропустит – ты же его знаешь.

– Отчего не знать? Знаю, – рассуждал Гордей, пристраивая к одному из щитов порученную его заботам «сороку». – Наш воевода точно их сюда приведет. Тут тоже сумлеваться нельзя.

Лафет «сороки» с шестью пищальными стволами в ряд был слишком широк для проделанного в щите пушечного порта и его надо было расширить. Потом требовалось нарастить закрывающий порт деревянный ставень. Делать это было в полевых условиях не очень удобно, но Гордей с помощью Афанасьича ловко штуковал материалы заранее припасенными для таких случаев коваными гвоздями и, в конце концов, приспособил щит для стрельбы из скорострельного орудия. Потом кузнец привязал к ставню тонкую пеньковую веревку, потянув за которую можно было его открыть, а отпустив – закрыть. На свободном конце веревки Гордей заботливо завязал узел, чтобы у помощника стрелка случайно не соскользнула рука. Теперь долговременная защитная огневая точка была полностью оборудована.

Тут пушкари принялись пристреливать орудия к местности.

– Может надо срубить те березы, что линией к серпуховской дороге стоят, Гордей? – спросил все еще не находящий себе дела стрелецкий голова.

– А, пожалуй, что и не надо, Роман Игнатьевич. Вишь, по ним наши пушкари ориентируются, куда ядра ложатся при стрельбе».

– Верно, – подтвердил, Огнев, – Это же хорошие ориентиры. Скажу, чтобы стрельцы тоже пристреливались. Им только палки поближе к крепости вбить в землю надо для ориентира. А пока пусть твои артельщики ров еще перед гуляй-городом поглубже выроют, если стрельцам придется отстреливаться от пехоты за пределами крепости. Стрельцы им помогут.

Стрелецкий голова, наконец, нашел для себя дело, стал давать указание своим подчиненным и успокоился.

Примерно в то же время, когда Огнев начал разворачивать гуляй-город, Хворостинин получил известие от Воротынского о том, что противник подошел к селу Дракино и пытается возле него форсировать Оку с намерением пробиться дальше по направлению к Москве.

Командующий писал, что вряд ли татар удастся там долго удержать из-за малых сил обороняющихся. Тем более, что левее их позиции обошли ногайцы Теребердей-мурзы, числом до двадцати тысяч. Они сбили небольшой заградительный отряд, выставленный князем Андреем Васильевичем Репниным на Оке и уже пошли быстрым ходом на Москву. Часть ногайцев отделилась от главных сил и двинулась по тылам на запад, в сторону Смоленска.

Дмитрию Ивановичу предписывалось идти от Калуги к смоленской дороге, с тем, чтобы, как и планировалось ранее, «задрать» татарские отряды, возглавляемые ханским главнокомандующим Дивей-мурзой. Они переправились через Оку выше по течению и обходили русские войска справа. Как раз эти отряды и требовалось завлечь к гуляй-городу, стоящему у Молодей.

Сам Воротынский с Большим полком и другими силами планировал сдерживать татар у переправы в районе деревни Дракино сколько сможет, а потом тоже отойти к Молодям.

Получив приказ от Воротынского, Хворостинин приказал трубить сбор полка для выступления, а сам наскоро написал две записки в Смоленск. Одну он адресовал Потемкину: велел бить в набат, собирать люд из окрестностей под защиту городских стен и готовиться с посадскими к обороне от отрядов кочевников, которые могут вскорости подойти. Он также просил Потемкина послать к Молодям немецких рейтар, как только они подойдут.

Вторую записку Дмитрий Иванович написал Евфросинии. В ней он просил свою возлюбленную взять с собой сестру, дочь и укрыться у архимандрита Дормидонда в Свято-Троицком монастыре.

Хворостинин решил, что женщинам безопаснее будет в отдаленном монастыре, чем в городе, в котором не осталось профессиональных воинов для защиты. Мысль о том, что после потери сестры он потеряет еще и свою возлюбленную, была непереносима.

Обе записки воевода привязал к лапкам почтового голубя, которого возил с собой в клетке. Записки были на толстой бумаге и от того птице трудно было стоять на ногах. Дмитрий Иванович взял голубя в руки, погладил, чтобы успокоить, вышел на воздух из палатки, в которой сидел и подбросил крылатого посланца высоко вверх в небо. Почтарь взлетел, сделал два круга над палаткой, ориентируясь в пространстве, а затем выбрал направление и уверенно полетел на северо-запад, в сторону Смоленска.