Владимир Ленин - К двадцатипятилетию первого съезда партии

[73]

брания по выборам на 1-й съезд. Лично я на съезд не выбирал, не помню по каким причинам. На этом я пока заканчиваю свои воспоминания, а о последующей, до 1905 года, моей революционной работе напишу в другой раз.

После 2-хлетнего увлечения сионизмом, мне захотелось научиться русской грамоте, которую я плохо знал. И вот, в поисках учебников и учителя, я случайно познакомился с рабочим, ювелиром Вешнером [35] Ювелир Вешнер, первый спропагандированный рабочий, с который меня познакомил Як. Макс. Ляховский, один из членов русск. соц.-демокр. кружка. С помощью Вешнера я и собрал свой первый рабочий кружок в 1893 году. (Б. Эйдельман). , который познакомил меня со студентом: Эйдельманом, Борисом Львовичем. И так как в то время (это было в 1893 г.) я работал 15-16 часов в сутки, то, отрывая от сна 2-3 часа в сутки, я серьезно стал заниматься, и в то же время мы организовали стачки и добились 12-ти часового, рабочего дня для заготовщиков. Руководил стачками Эйдельман через меня и рабочих: Кадацкого, Красилыцикова и Зеликмана. Во время забастовки я познакомился с интеллигентами: Павлом Лукичем Тучапским, Борисом Шеном и другими, а также с рабочими: Ювеналием Дмитриевичем Мельниковым, Г. Рудерманом, Э. Ф. Плетатом, К. А. Зборовичем, Кровацким, Поляком, с работницами М. Альтшулер и Раисой [36] Раиса Страж-Фридман. (Эйдельман). , (фамилии последней не помню). Мы организовали рабочие кружки, где студенты революционеры преподавали политграмоту и занимались по другим предметам. Когда наша организация расширилась, мы образовали своего рода комитет, и так как выборы открыто не могли состояться во избежание провала, наш комитет [37] Это рабочий комитет второго созыва, а не первый (куда входили: Ю. Д. Мельников, А. Поляк, Г. Рудерман и В. Эйдельман). Б. Эйдельман. сложился по назначению. Я и Рудерман были представлены от заготовщиков, Плетат, Кровацкий —от железнодорожников, Зборович—от столяров, Поляк и Алексеев —

[74]

от печатников. Комитет руководил забастовками и рабочими кружками. В 1897 г. мы были уже крепко связаны со всеми киевскими заводами и крупными мастерскими. Но приблизительно в 1896-97 годах, к сожалению, появились раздоры среди интеллигентов, а потом и среди рабочих, на почве программ с.-д. и с.-р. Наши кружки и комитет, кроме Рудермана, держались программы c.-д., но к нам приехал белостокский рабочий М. Лурье, видный революционер и организатор, который стал вербовать среди наших кружков себе сторонников. Ему в этом помогали некоторые с.-р. интеллигенты, которых фамилии я не помню, кроме одного старого народовольца Соколова, а также Рудермана и Раисы. Я был против этих разделений программы, так как это вносило дезорганизацию среди рабочих, и так как ко всяким спорам здесь примешивалось много лишнего и личного, к тому же я считал, что программам пока нет места, когда борьба еще только начинается. В том же году Эйдельман нас пригласил собраться и высказаться о том, как связаться с другими городами и организациями и образовать всероссийскую организацию. Мы собрались в квартире Э. Ф. Плетата, для совещания и выбора представителя на всероссийский съезд. Всех участников совещания я не помню. Помню только Эйдельмана, Плетата, Тучапского и Мар. Альтшулер. Комитет высказался в положительном смысле и наметил меня в качестве делегата, но я отказался, считая себя не вполне годным для такого ответственного дела. Выбор пал на П. Л. Тучапского. В то время, т.-е. в период 1893-95 г.г. родилась у Ю. Д. Мельникова идея, состоящая в том, что необходимо подготовить социалистов рабочих для пропаганды на фабриках и заводах. И с этой целью он основал у себя дома, по Дорогожицкой ул. д. № 15, мастерскую токарно-слесарного ремесла, где он успешно обучал нескольких рабочих вышеназванному ремеслу. Это были — А. Сонкин, бывший приказчик, С. Сонкин, бывший кузнец и Ефимов. Они заняли места на заводе Гретера и в пароходных мастерских и успешно пропагандировали социалистические идеи в рабочих кружках. Я, будучи заготовщиком и находясь в очень узком кругу рабочих, так как всех заготовщиков в то время в Киеве было не более 75-ти человек, также надумал переменить мое ремесло на слесарное, и с этой целью я по-

[75]

ступил на киевскую электрическую станцию, где помощник мастера Полякевич, член нашего кружка, научил меня работать. Через 9 месяцев я оставил электрическую станцию и собирался поступить в пароходные мастерские, где работало до 300 человек и было широкое поле деятельности для пропаганды. Но в марте 1898 года нас всех, в числе 200 человек, арестовали. Многих арестовали, как я слышал, из-за провокационной деятельности некоего Гандлера, которого я не знал и не видел до ареста. Но лично меня выследили в моей квартире, так как Борис Шен занимался в моей квартире, по Воздвиженской ул. с рабочим кружком. Я, в последнее время перед арестом, замечал около моей квартиры филеров охранки, а главное, меня и еще многих моих близких выдал молодой рабочий — табачник, который работал на махорочной фабрике Спилиоти, по фамилии Лазебник. Он жил за Днепром, на Слободке. Там его выследили и арестовали и отправили в Остер, где он сидел в тюрьме при самых отвратительных условиях. Под влиянием этих условий, он попросил жандармского генерала Новицкого, чтоб, тот выхлопотал ему царскую амнистию. За это он обещал ему выдать всех своих товарищей социалистов, и они оба слово свое сдержали, как один, так и другой. В Киевской Лукъяновской тюрьме я просидел 6 месяцев в очень хороших условиях. Начальство было хорошее. Один помощник начальника был сочувствующий. Фамилии его я не помню. В тюрьме я познакомился с новыми лицами. Там же был В. В. Водовозов, который тепло отнесся ко мне, как к новичку. Он меня снабдил книгами, когда, после сортировки, меня посадили в одиночную камеру. Меня, любителя природы, угнетала одиночная камера, так как весна была ранняя. Но я быстро освоился со своим положением. Маленький эпизод был при моем аресте, когда бравый околодочный {10} 10 Так в тексте — V_E. надзиратель Левицкий приехал меня арестовать. Я за день раньше, т.-е. 10 марта выбрался из квартиры по Воздвиженской ул. на новую квартиру на Андреевском спуске, а на мою прежнюю квартиру переехал мой товарищ Иодис, и успел привести в чемодане нелегальную литературу. Надзиратель Левицкий, приезжая на Воздвиженскую улицу, меня не застал, и на вопросы к квартирной хозяйке, где я, она ответила, что я нахожусь на Андреевском спуске, не

[76]

рассказывая, что я выбрался. Он моментально скачет на Андреевский спуск и, не делая обыска, приглашает меня на мою прежнюю квартиру. Я понял его намерение, поехал с ним на Воздвиженскую ул., предварительно предупредив брата, чтоб он убрал нелегальщину в моем чемодане. На обращение надзирателя ко мне, чтоб я открыл комнату, я сказал, и хозяйка подтвердила, что я давно выбрался, и он был вынужден ехать обратно на Андрееевский спуск, где он обыскивал меня без особого рвения и, конечно, ничего не нашел. Товарищ Иодис, таким же образом, отделался легко, так как новую квартиру не обыскивали, а в старой ничего не нашли. Повторяю, что в тюрьме нам жилось свободно, мы даже собирались, иногда гуляли вместе, некоторое время нам И. Л. Тучапский читал лекции, — он открывал волчок, так называемое, отверстие в дверях а мы таким же способом слушали. Читал он по всем отраслям знаний. Жили мы свободно еще потому, что нас было много политических заключенных, и нас не могли поместить каждого в отдельную камеру, и мы сидели по несколько человек в одной камере. В первых числах сентября 1898 г. меня освободили и выслали, по моему желанию, в город Николаев. Там я поступил работать на завод земледельческих орудий, братьев Донских. Как еврей и как неопытный рабочий, я встретил самое оскорбительное отношение со стороны рабочих, благодаря их невежеству и дикости, и я тогда пережил горькие минуты. В то время выслали из Петрограда 12 рабочих балтийского завода, за то, что во время забастовки они обратились к министру, чтобы он заступился за них перед администрацией завода. Раньше власти провокационно сами предложили рабочим выбрать делегацию для того, чтобы выловить зачинщиков, и некоторые высланные рабочие очутились в Николаеве. Один из них, по фамилии Смолин, поступил на тот же завод, и странно! Мы поняли сразу друг друга и сразу подружились. Смолин был прекрасный мастер и видный представительный человек. Он сразу завоевал симпатии ближайших рабочих, и, видя нашу дружбу, рабочие стали относиться ко мне лучше. Через некоторое время приехали ко мне из Киева, также высланные, мои 2 товарища: А. Сонкин, и Красношеков. Последний познакомил меня с сестрами Бонскими, которые были ближайшими друзьями