Владимир Ленин - К двадцатипятилетию первого съезда партии

[77]

Л. Троцкого. Одна из Вонских отзывалась о Троцком, как об исключительном человеке. Мы очень жалели, узнавши, что его арестовали, перед нашим приездом в Николаев. Кое-как устроившись, мы трое: я, А. Сонкин и Краснощеков стали искать связи среди заводских рабочих, но или их еще не было, или мы не могли их найти, и поэтому мы решили поступить по киевскому последнему способу, т.-е. самим печатать на гектографе прокламации и самим их распространять. Питерские рабочие не годились для нашего дела, так как к сожалению они оказались большими алкоголиками, и я не счел нужным познакомить их с моими двумя товарищами, а потом и сам раззнакомился. Я прожил в Николаеве от последних чисел сентября 1898 г. до марта 1899 г. и уехал в город Баку, куда меня вызвал товарищ заготовщик Красильщиков. Он надеялся, что с моим приездом нам двоим удастся как нибудь связаться с тамошними рабочими, так как в то время никаких рабочих революционных кружков в Баку не было. Я прожил в Баку 18 месяцев и, кроме мелкой революционной работы, ничего серьезного не сделал, так как русская Калифорния, какой Баку был в 1899 году, не располагала к революционной работе. Тогда был большой спрос на рабочие руки, и рабочих прекрасно оплачивали за их труд, а большие деньги вместе с дешевым вином служили плохой почвой для социалистических идей. В 1900 г. меня выслали из Баку в г. Полтаву. Там я застал большую колонию поднадзорных. Их было до 100 человек. Там были люди с крупными именами, богатым прошлым и разными направлениями. Там были В. Г. Короленко, Мартов, Волкенштейн и многие другие. Я там застал моих киевских товарищей: Э. Плетата, Гехта, а потом приехал и А. Сонкин. Там были и украинцы, с которыми я только там познакомился, в лице семьи Руссовa, людей очень интеллигентных, но которые произвели на меня плохое впечатление. Помню, я их считал волками в овечьей шкуре, так как их шовинизм слишком сквозил наружу, а мы были в то время интернационалистами-космополитами. В то время то, что было способным организовываться и сплотиться вокруг более активных членов с.-д. партии в Полтаве, уже было организовано и сплочено до моего приезда, и мне только оставалось войти в готовую организацию, что я и мои товарищи сделали, и я

[78]

принимал некоторое участие в работе lj 1905 г. Здесь моя политическая карьера, благодаря моим материальным и семейным обстоятельствам, пока закончилась вплоть до нашего времени.

В 1893 году, ранней весной, я познакомился с Иосифом Николаевичем Мушинским. Он был тогда еще гимназистом седьмого класса Киевской первой гимназии, а я — учеником 4-го и последнего класса Киевского Александровского ремесленного училища. При каких обстоятельствах произошло наше знакомство, не буду рассказывать, так как это не имеет особого значения, и притом потребуется много места и времени. Через него я познакомился с резчиком по дереву, Марьяном Андреевичем Конопко (теперь уже умершим). С ним у меня и началась тесная дружба на почве самообразования. Марьян Конопко окончил Киевское двухклассное училище первым учеником, после чего поступил к хозяину учиться резчиком по дереву. В тоже время по воскресеньям он учился в Художественной школе Мурашко рисованию, которое ему было необходимо знать, как большое подспорье в ремесле резчика, а он хотел быть художником-резчиком и, будучи даровитым и очень способным, пробыв около года у хозяина, бросил его и стал работать самостоятельно, у себя дома, получая заказы от мелких столярных мастерских. Работая сам у себя, Конопко много времени посвящал чтению книг и меня привлекал к этому. Мушинский продолжал изредка видаться со мной и Конопко, и спрашивал, что мы поделываем. Я приблизительно рассказал ему о наших планах самообразования, и в этом разговоре он предложил мне одну книжечку, объяснив, что она бесцензурна, т.-е. запрещена, и взял слово с меня, что я буду осторожен, читая ее так, чтобы никто не видел, и по прочтении поделился с ним своим впечатлением (название этой книжечки «Кто чем живет» Дикштейна). Прочитав эту книжку и узнав о прибавочной стоимости и эксплоатации рабочего хозяином, и что все окружающее создано руками рабочего и по праву принадлежит только рабочему классу, я ринулся во - всю

[79]

агитировать рабочих, сверстников по моим летам. Конопко с своей стороны агитировал своих знакомых по школе рисования. Еще у него был знакомый конторщик, служивший в конторе нотариуса, и брат конторщика — сапожник. Ко всему этому прибавляется новое знакомство с Дмитрием Никитичем Неточаевым через того же Конопку, и мы всей этой группой время от времени собираемся и устраиваем совместные чтения по беллетристике, напр.: «Дети подземелья» Короленко, «Борьба за право», кажется, Францоза, и т. п. книжки. Устраиваем кассу на приобретение нелегальной литературы, затем составляем тесную группу из меня, Конопко, Неточаева и его знакомого, коллеги по гимназии, Веселовского. Последний поступил вольно-определяющимся в 5-й саперный понтонный батальон и сагитировал рядового, солдата Ромоданова, нестроевой роты. Он познакомил его с нами, и Ромоданов бывал даже на наших кружковых собраниях. Веселовский, получив нашивки унтер-офицера, стал вести себя некорректно с товарищем Ромодановым и однажды приказал ему почистить сапоги; Ромоданов приказа не послушал и был наказан Веселовским. Узнав от Ромоданова о подобном случае, мы стали бойкотировать Веселовского, прекратив с ним знакомство. Я, работая в Киевских главных мастерских Ю.-3. ж. д., агитировал своего однокашника Адамского, сблизился с Побегаловым, которого познакомил и порекомендовал на квартиру к Конопко. Побегалов был знаком с студентом Дмитрием Ивановичем Ангеловым-Стояновым, который, познакомившись через Побегалова с Антониной Конопко, познакомил ее с Верой Григорьевной Кржижановской, занимавшейся с женским кружком, состоявшим из следующих работниц: Раисы [38] Раиса Страж-Фридман. , Анюты, Мани [39] Мар. Альтшулер. Б. Эйдельман . , фамилий их не помню, и Антонины Конопко. О Вере Григорьевне Кржижановской я слышал от Конопко Антонины. Упоминаемые мною лица, как Ангелов-Стоянов, Вера Григорьевна Крыжановская и женский кружок работниц воскресают в моей памяти во время 1894 и 95 г.г. В этот период времени я знакомился еще с другими лицами из интеллигентного мира, принимавшими

[80]

участие в пропаганде и агитации среди рабочих, работавших в этом направлении: это были: Викентий Мечиславович Богуцкий [40] Богуцкий Вик. Меч. принадлежал сначала к кружку польских соц демократов. , и Петр Герасимович Полонский. Богуцкий занимался с нами т -е. мною, Конопко, Адамским и Побегаловым, читая нам политическую экономию. После познакомил нас с Полонским, который и продолжал заниматься с нами, читая нам тоже политическую экономию. В тот же самый период времени Неточаев, будучи в связи с нами через Конопко, устраивает летние загородные прогулки, смешанные; там были все упомянутые в начале и середине моих воспоминаний молодые рабочие и такие же молодые интеллигенты: Анатолий Луначарский и Петр Герасимович Полонский. В одной такой прогулке принимали участие: мать Неточаева, Екатерина Ивановна, сестра его Катя и подруга Кати, утонувшая при купании. Была это майская прогулка, состоящая из девиц и молодых людей лет от 18 до 21, количеством около 20 человек. Происходила эта голосеевская прогулка в 1895 году. Это время я помню вот почему. Осенью 1894 г. я перебрался на квартиру в семью Скрипниченко по Мало-Владимирской ул. № 30 (нынешн. ул. Гершуни). Хотя описываемая маевка могла происходить и в 1894 г., но никак не в 1896 г., ибо я в 1896 г. отбывал учебный ополченский сбор, с 1 мая по 1 июня. Казарменный солдатский режим не мог мне дать отпуск позже, чем до 8 часов вечера, а мы вернулись домой на рассвете около 2 часов ночи. Помню другое большое собрание, устроенное Неточаевым у себя на квартире, по Кучменскому яру в зимнее время, но ветхий дом, стоящий почти на открытом месте, не представлял из себя удобной конспиративной квартиры для больших собраний, тем более в рабочем районе. Это собрание было тоже смешанное из рабочих и громадного большинства молодой интеллигенции в возрасте лет от 20 до 22-23. После вечеринки, на которой велись дебаты и разговоры политического характера, происходили разъяснения ученых слов. Разговор был поднят о том, что бы кто сделал с царем, если бы возникла революция? Некоторые высказывались за гильотинирование его, другие заточали в тюрьму или ссылали в ссылку, третьи сдерживались высказывать свое мнение, словом велся