Евгений Трефилов - Пугачев

Однако уже через некоторое время Пугачев вернулся в кузнецовский дом с большой свитой, и свадебный поезд направился в Петропавловскую церковь. Впереди жениха и невесты ехало множество казаков с разноцветными знаменами и значками. Однако в церковь были допущены лишь самые близкие — остальные дожидались снаружи. «В песнях церковных во время венчания» Пугачев приказал Устинью «именовать государынею императрицею Всероссийскою». После венчания, одарив священников 20 рублями и приняв поздравления от верноподданного народа, «Петр Федорович» с новоиспеченной «императрицей» и приближенными под пушечную пальбу и колокольный звон отправился в дом Толкачева на свадебный пир. За ними следовало множество людей, которым Пугачев велел бросать деньги. «Государь» ехал верхом, а «государыню» везли в санях. Застолье продолжалось два дня: как и полагается, «пили шибко» «и все бывшие на свадьбе казаки были гораздо пьяны». Гостям подносили «вино простое, пиво и мед». На второй день Пугачев делал подарки новым родственникам и некоторым приближенным, например, тестю преподнес лисью шубу, крытую зеленым сукном. Других же гостей самозванец «дарил» «канаватами [483] Канават — цветная шелковая полосатая ткань с узором, вытканным золотыми или серебряными нитями. , зипунами и бешметами». Не забыл он, кстати, и своего старого знакомого Дениса Пьянова — тот получил пять рублей. Впоследствии Пьянов «как человек бедной» «пропитание имел от Устиньина стола», домашним же его «отпускаем был в дом из канцелярии хлеб» [484] См.: Дубровин Н. Ф. Указ. соч. Т. 2. С. 279, 280; Пугачевщина. Т. 2. С. 117–119, 198, 200; Емельян Пугачев на следствии. С. 93, 187; РГАДА. Ф. 6. Д. 467. Ч. 13. Л. 137 об., 138, 154 об., 160 об., 161; Д. 506. Л. 199; Ф. 349. Д. 7329. Л. 159 об., 160. .

Пьянов вроде бы вошел в ближайшее окружение Устиньи, но, несмотря на все эти «государевы» милости, за стол с новоявленной «амператрицей» его не сажали. Обедать вместе с ней запрещалось даже родному отцу. На допросе он это объяснял: «…от Пугачова приказано было, чтоб с ней поступать так, как с царицею. А наше де дело казачье!» С Устиньей обедали только приближенные женщины и девки. Правда, отцу позволялось посещать ее. Более того, когда самозванец «поехал с Яику, то приказывал ему, Кузнецову, чтоб он чаще к дочери своей ходил, что он, Кузнецов, и исполнял». Чтобы подчеркнуть новый статус Устиньи, Пугачев «определил ей двух фре-лин, казачьих девок». При «дворе» «амператрицы» находились также Михайла Толкачев и его жена Аксинья, назначенная самозванцем «главной надзирательницей». По всей видимости, в ее обязанности входило управлять хозяйством и «служителями», которых у «государыни» Устиньи Петровны было «множество». У ворот и в доме стоял караул из яицких казаков. Разумеется, и обращение к новоявленной «царице» было подобающим: «Ваше императорское величество, как изволите приказать?» Несмотря на весь этот почет, Пугачев, покидая городок, запретил супруге выходить из дома, а потому она «ничего другова не делала, как, сидя во дворце, разговаривала с своими подругами» [485] См.: Пугачевщина. Т. 2. С. 118, 119, 198–200; РГАДА. Ф. 6. Д. 467. Ч. 13. Л. 138, 138 об.; Ф. 349. Д. 7329. Л. 160. .

Почему Устинья и ее отец не хотели породниться с «ампе-ратором»? Кузнецов объяснял свое нежелание тем, что в отсутствие дочери его «некому будеть обшить и обмыть». А если верить показаниям Почиталина, Кузнецов говорил ему, что, мол, «их дело казачье, а отдают дочь за царя, так не скоро привыкнет Устинья к царской поступи». Не исключено, что опасения старика по поводу несоответствия его дочери-казачки Царскому статусу и впрямь были искренними. По крайней мере, следователей он уверял, что «почитал тогда Пугачева государем в чаянии том, как можно простому человеку взять на себя такое название» [486] Пугачевщина. Т. 2. С. 118; РГАДА. Ф. 6. Д. 506. Л. 199. . А что же сама Устинья? На следствии она рассказывала, какие разговоры происходили между ней и ее «царственным супругом»:

— Подлинно ли ты государь, и я сумневаюсь в том, потому что ты женился на казачке. И как я вижу, что ты меня обманул и заел мою молодость, ибо ты — человек старой, а я — моло-дехонька.

— Я со временем бороду-ту обрею и буду моложе.

— Так казаки любить не будут!

— Потому-то я и сам оной веры не люблю, что бороду брить, а зделаю угодность разве тебе одной.

Однако Устинья продолжала задавать сожителю неприятные вопросы. Как, мол, быть с тем, что у него уже есть супруга, государыня Екатерина Алексеевна? Ведь того, мол, не водится, чтобы «иметь две жены».

— Какая она мне жена, — отвечал Пугачев, — когда с царства сверзила! Она мне злодейка.

— Так тебе ее и не жаль?

— Отнюдь не жаль, а жаль только Павлушу, потому что он — законной мой сын. А ее, как Бог допустит в Петербург, то срублю из своих рук голову.

— Нельзя этому статца, тебя туда не допустят, у ней людей много — разве тебе прежде срубят.

— Я Оренбург скоро возьму и так до Питера дойду безпре-пятственно.

— Да до Питера-то много еще городов.

— Только б Оренбург взять, а то все ко мне и приклонятся!

Разумеется, Пугачеву подобные расспросы не нравились, а потому, по словам Устиньи, он, «сердясь на нее, приказывал тем ему не скучать», то есть не докучать. А чтобы она не плакала, самозванец дарил подарки и при этом «приказывал молиться Богу, что он в такое достоинство ее произвел» [487] Пугачевщина. Т. 2. С. 198, 199. .

Об этих беседах мы знаем исключительно из показаний самой Устиньи. Трудно сказать, что говорилось на самом деле, а что она вольно или невольно додумала уже во время следствия. Если верить показаниям Аксиньи Толкачевой, выходит, что Устинья не была так уж несчастлива в замужестве, как пыталась уверить дознавателей.

— Вот, Аксиньюшка, — будто бы говорила Устинья, — могла ли я когда-нибудь думать о таком своем счастие? Но я боюсь, штоб оно не переменилось! [488] РГАДА. Ф. 349. Д. 7329. Л. 160.

Может быть, нечто подобное Устинья и вправду говорила, однако, скорее всего, женитьба «государя» на ней, простой казачке, заставила ее уже тогда усомниться в «царственном» происхождении супруга, ведь подобные сомнения возникали не у нее одной. Об этом говорили, между прочим, и ближайшие пугачевские сподвижники Максим Горшков, Максим Шигаев, Иван Почиталин, Тимофей Подуров, Иван Творогов. Так, пугачевский любимец Почиталин на допросе в Оренбурге 8 мая 1774 года вспоминал: «Когда ж Пугачев обвенчался, то в народе сделалось сумнение, что Пугачев не государь, и многие между собой говорили: “как де етому статца, чтоб царь мог жениться на казачке”; а потому многие начали из толпы его росходиться и усердие в толпе к его особе истребляться». Разочаровался в самозванце и сам Почиталин. Максиму Горшкову «казалось», что «прямому царю на простой казачей девке жениться… неприлично», поэтому он заключил, что Пугачев, конечно, «не государь». Почему же царь не может жениться на простой казачке? Ответ на этот вопрос можно найти в показаниях командира пугачевской гвардии Тимофея Мясникова: «…государи на простых никогда не женятся, а всегда берут за себя из иных государств царскую или королевскую дочь». Этот брак вызывал ропот еще и потому, что «царь» женился, «не окончав своего дела, то есть не получа престола», да еще и при живой жене (конечно, имелась в виду Екатерина II, а не Софья Дмитриевна) [489] См.: Пугачевщина. Т. 2. С. 109, ПО, 114, 144, 188, 189; Показания командира пугачевской гвардии. С. 101; РГАДА. Ф. 6. Д. 506. Л. 208; Частное письмо. С. 480. .