Евгений Трефилов - Пугачев

Понятно, что особенности фигуры и даже походки мало зависят от самого человека, чего не скажешь о манере говорить. Из отдельных показаний видно, что Емельян Иванович пытался следить за своей речью — видимо, чтобы больше походить на царя. Но, несмотря на все старания, люди посообразительнее узнавали в «амператоре» казака малороссийского разлива. Бежавший из пугачевского плена хорунжий Родион Чеботарев вспоминал, что «речь его сбивается в черкасскую, однако ж приметно, что берет осторожность». По словам Максима Шигаева, «самозванец имел наречие чистое, а иногда, прошибаясь, употреблял речи, наподобие донских казаков, как то, например: “погоди, трохи” и тому подобное». Наконец, автор некоторых пугачевских манифестов Иван Трофимов, он же Алексей Дубровский, на следствии заявил, что сразу понял, что перед ним не царь, а донской казак, «понеже разговор его явно доказывает»: «Употребляет он вопросительное слово: “откель ты?” второе похвалительное “ладно”, и весь разговор его мерзительный, подлый, а благородного и ученого слова ни одного не слыхал…» [615] Пугачевщина. Т. 2. С. 106, 223, 389.

Чеботарев, Дубровский и, по всей видимости, Шигаев прекрасно понимали, что имеют дело с самозванцем. Что же касается веривших в «Петра Федоровича», то на их веру пугачевский «мерзительный разговор» никак не повлиял. Зато ее поколебали неграмотность «государя» и его женитьба на простой казачке. Кроме того, он подавал и другие поводы усомниться в его «высоком» происхождении. Тимофей Подуров, например, разочаровался в Пугачеве, услышав его вранье: «Самозванец по приезде с Яику расказывал многим, будто бы пришло к нему на Яик шесть сот человек донских казаков да киргизцов две тысячи. Но сие после оказалось ложно, а потому и счол я его тогда совершенным обманщиком и помышлял было от него отстать» [616] Там же. С. 189. .

Некоторых повстанцев смущали внешний вид и одежда «государя». Так, яицкий казак Кузьма Кочуров был уверен, что перед ним настоящий Петр Федорович, «но то только некоторое сумнение ему наводило, что он ходил в бороде и в казачьем платье, ибо он слыхал, что государи бороду бреют и носят платье немецкое» [617] Там же. С. 124. .

Нельзя здесь не упомянуть об одном пугачевском промахе, который будто бы привел к разочарованию в «царе» большого числа его сторонников. По словам Михаила Шванвича, однажды во время осады Оренбурга в церкви Святого Георгия Победоносца Пугачев сел на церковный престол и, по обыкновению плача, говорил: «Вот, детушки! Уже я не сиживал на престоле 12 лет», «…многие толпы его поверили, — продолжал Шванвич, — а другие оскорбились и разсуждали так: есть ли бы и подлинно он был царь, то не пригоже сидеть ему в церкве на престоле» [618] Там же. Т. 3. С. 214. . Однако есть сомнения в том, что Пугачев совершил такой кощунственный поступок. Никто, кроме Шванвича, о нем не упоминал, в том числе Иван Почиталин, которого об этом специально спрашивали следователи [619] См.: РГАДА. Ф. 6. Д. 506. Л. 209 об. . Да и сам Шванвич не был очевидцем происшествия, а рассказывал о нем с чужих слов.

В любом случае степень неверия в подлинность «Петра Федоровича» или разочарования в нем не следует преувеличивать. Заговорщики, арестовавшие Пугачева, по всей видимости, не исключали того, что передают властям настоящего государя. Даже на следствии некоторые из вчерашних «подданных» не были полностью уверены, что принимали за императора обманщика. К примеру, яицкие казаки братья Щучкины заявили, что «прежде сего они считали самозванца за настоящего государя, потому что он так назывался и все его за такого признавали, в мыслях таковых: как бы можно простому человеку таким высоким имянем называтца», однако и теперь пребывают в сомнениях, «какой он подлинно человек». Дескать, они «его природы прежде не знавали», а потому и не могут сказать, на самом ли деле это Пугачев. Их сомнений не рассеяли даже екатерининские манифесты [620] См.: Пугачевщина. Т. 2. С. 178, 179. .

Сомнения в самозванстве своего предводителя на допросе высказал и командир пугачевской гвардии Тимофей Мясников. На вопрос следователей, «каким он теперь Пугачева почитает: государем или самозванцем», Мясников ответил: «Бог ста ево знает, я и сам не знаю, за какого его почесть. Вить вот вы де называете ево Пугачевым, а он так называет себя государем, и мы за такого ево и почитали» [621] Показания командира пугачевской гвардии. С. 101. .

Некоторые люди даже были готовы пострадать за свою веру в царское происхождение Пугачева. Так, крепостной крестьянин, житель Нижегородской губернии Василий Чернов, по словам следователей, «при всем допросе под жестоким мучением во всё продолжительное время упорствовал назвать Пугачева злодеем, почитая его именем государя Петра Третияго, однако ж наконец не от угрызения совести, но от нестерпения мучения назвал его злодеем» [622] Пугачевщина. Т. 2. С. 363. .

Несомненно, подобную веру следует объяснять особенностями социальной психологии и менталитета простонародья той эпохи. При этом не следует сбрасывать со счетов артистические способности Емельяна Ивановича, с помощью которых он убеждал очевидцев, что перед ними настоящий царь. Особенно помогала самозванцу способность пускать слезу, когда заблагорассудится. Например, по свидетельству Тимофея Мясникова, Пугачев выражал сожаление об участи осажденных жителей Оренбурга. «А говоря самозванец сии слова, иногда плакивал и тем самым уверял о себе в толпе народ, что он — истинной государь». Он со слезами рассказывал о своих скитаниях или говорил о «сыне» Павле Петровиче, причем, по его собственным признаниям, делал это намеренно, чтобы «удостоверить простой народ» в своей «пользе» [623] См.: Там же. С. 197; Показания командира пугачевской гвардии. С. 100; Емельян Пугачев на следствии. С. 88, 89; РГАДА. Ф. 6. Д. 506. Л. 94 об.; Д. 508. 4.2. Л. 10. .

Ведя разговор о пугачевской «игре в царя», нельзя не упомянуть о том, каков был «государев» стол. Правда, сведений на этот счет не так много.

Секретарь пугачевской «Военной коллегии» Максим Горшков на следствии рассказывал, что «для стола его кушанье было готовлено изобильно, потому что отовсюду привозили к нему разных съесных припасов довольно». 27 декабря 1774 года пугачевский полковник Илья Арапов к рапорту самозванцу приложил «Реэстр, коликое число послано кусу к его императорскаго величества, а имянно: сахару три головы, винограду боченков два, рыбы свежей осетр один, севрюга одна, белая рыбеца одна, севрюга провесных две, ягод изюмных небольшее число, завернутое в бумашке; сорочинского пшена (то есть риса. — Е. Т.) небольшее число, вотки сладкой, сургуча в завернутой бумаги одна стучка, бумаги пищей одна стопа, ососков (то есть молочных поросят. — Е. Т.) три гнезда, гусей четыре гнезда, уток четыре гнезда, масла коровьего одна катка, орехов один пуд, меду одна катка, рюмак хрустальных одна пара, стопа хрустальная ж одна с покрышкай, маку фунтов з десеть» [624] Пугачевщина. Т. 2. С. 114; Документы ставки Е. И. Пугачева, повстанческих властей и учреждений. С. 142, 416. .