Бэлла Шапиро - Русский всадник в парадигме власти

«Ты мне представил семьсот берейторов», — так император выразил свое одобрение эскадронному командиру Ф. П. Оффенбергу на одном из смотров, пропуская полк справа по одному с переменой аллюра [1479]. «Школа» была успешно перенесена в армию. Главной формой отчетности здесь, еще со времен Павла I, был плац-парад, и впервые в истории он был объектом неотрывного внимания не капрала, а монарха [1480].

Одержимость парадом Павла I передалась и великим князьям Павловичам. Вахт-парады, начавшиеся уже со следующего дня восшествия на престол Александра I, в его царствование проводились ежедневно, без исключения для праздничных или военных дней; новый император самолично вникал в «науку фрунта» [1481]и мундира. Несмотря на слова, сказанные в начале своего царствования: «все будет, как при бабушке… по законам и по сердцу бабки нашей, государыни императрицы Екатерины Великой» [1482], именно теперь фрунтомания «восторжествовала окончательно и стала господствовать безраздельно, с течением времени все больше приближаясь к идеалу, начертанному императором Павлом и даже во многом превосходя его» [1483].

Муштра и шагистика горячо поддерживалась в военной среде: «Что сказать нам, генералам дивизий, когда фельдмаршал свою высокую фигуру нагибает до земли, чтобы равнять носки гренадер», — с горечью вопрошал И. Ф. Паскевич [1484]. «Удивительно ли, — продолжал военачальник и военный историк А. А. Свечин, — что при ничтожных средствах для обучения, при отсутствии казарм, хороших стрельбищ, учебников, внимания к тактической подготовке, малограмотном командном составе, все усилия сосредоточились на парадной стороне дела?» [1485]

В александровской философии парада его величественность означала совершенство подготовки армии, ее слаженность — и жесткую дисциплину, которая позволяла достичь желаемого [1486]. К укреплению русской парадомании много послужило окончание многолетнего противостояния Александра I и Наполеона Бонапарта [1487]: в мирное время ничто не мешало увлечению внешней формой военной культуры, а не ее содержанием.

Зримым воплощением военного триумфа «первой в свете» армии [1488]стал парад при Вертю, проведенный в последние дни августа 1815 г. Аналогичного по размаху не встречалось не только во всем XIX в., но и во всей мировой истории парада.

На необозримой равнине у горы Монт-Эме в Шампани собралось около 150 000 участников: победоносная русская армия презентовала себя союзным монархам и европейским военачальникам. Для маневра было собрано 132 батальона пехоты, 168 эскадронов кавалерии (около 29 000), 35 рот пешей и 10 рот конной артиллерии. В строю находилось 87 генералов, более 4000 офицеров (433 штаб-офицера и 3980 обер-офицеров) и свыше 146 000 нижних чинов при 540 орудиях. Русская армия расположилась на протяжении нескольких километров; парад длился более шести часов [1489]. По воспоминаниям участников и очевидцев, «точность, с которой выполнялись приемы и построения, опрятность и щеголеватость одежды, блеск оружия были поразительны и превзошли самые смелые ожидания» [1490]. По мнению Александра I, день парада у Вертю «был прекраснейшим днем [в его] жизни» [1491]. «Я вижу, что моя армия первая в свете, — утверждал император, — для нее нет ничего невозможного, и по самому наружному ее виду никакие войска не могут с нею сравняться» [1492].

Царствование Николая I принесло русской военной культуре новую эру триумфов, отмеченную еще более помпезными военизированными зрелищами. Первым среди самых грандиозных был парад по случаю разгрома польского восстания 1830–1831 гг. [1493]; далее последовала череда парадов, сопровождавших открытие Александровской колонны (1834), свидание Николая I с австрийским императором и прусским королем в Калише (1835), 25-я годовщина войны с Наполеоном в Вознесенске (1837) [1494]и открытие монумента на Бородинском поле (1839).

Для более полного понимания этого невероятного зрелища, которое современники называли «парадом-балетом» [1495], обратимся к описанию гвардейского Майского парада — крупнейшего войскового смотра года. Итак, «начало мая в столичном Петербурге ознаменовывалось торжественным парадом войск столичного гарнизона [1496]. Происходили эти традиционные майские парады на Марсовом поле… После объезда воинских построений император верхом на белом коне останавливался впереди царской ложи <���…> Открывали парад казачьи сотни из собственного его величества конвоя, проносившиеся в алых чекменях. Затем, печатая шаг, проходили воспитанники военных училищ, преображенцы, семеновцы, измайловцы, егеря, Павловский полк с ружьями наперевес. За пехотой следовала гвардейская артиллерия с запряжками из рослых, откормленных коней. В центре поля был оркестр-хор Преображенского полка. Звучали воодушевляющие марши.

Затем наступала минутная пауза, во время которой перед царской ложей выстраивался на серых лошадях хор трубачей Кавалергардского полка. Приближался самый эффектный момент парада. Со стороны Инженерного замка появлялась блиставшая на солнце золотая конная масса тяжелой кавалерии. Могучие ганноверские лошади, двухметровые всадники в рыцарских кирасах и касках, с посеребренными или позолоченными двуглавыми орлами на них, палаши, гремящие в стальных ножнах, — все это создавало впечатление силы, способной на своем пути разметать любое сопротивление. Первая гвардейская кирасирская дивизия проходила спокойным шагом. Она шла в строю развернутых эскадронов, на эскадронных дистанциях. Серебристые линии кавалергардов на гнедых конях сменялись золотистыми линиями конной гвардии на рослых вороных… Потом были чубатые донские казаки, драгуны (конногренадеры) с конскими хвостами на касках, уланы с пестрыми значками. Лихо пролетали одетые в красные доломаны царскосельские гусары с белыми ментиками на плечах.

Все эти столь разные — и по происхождению, и по цвету мундиров — кавалерийские полки после прохождения перед царем выстраивались на противоположной стороне Марсова поля, занимая всю его длину. Генерал-инспектор кавалерии (великий князь) выезжал вперед перед этой конной массой. По его команде над головами всадников взметались сабли, шашки, палаши. По следующему сигналу весь этот многотысячный конный строй сорвавшейся лавиной устремлялся к Летнему саду. Земля дрожала под копытами многих тысяч лошадей. Казалось, что ничто не может остановить эту стихию. Но в десяти шагах от императора все замирало — шашки, сабли и палаши склонялись к ногам самодержавного повелителя. Так заканчивался… парад, представлявший во всей силе и красе императорскую гвардию» [1497].

Среди всей гвардейской кавалерии — главного участника парадов — особо выделялся первый по старшинству Конный полк, любимец императоров: «моя старуха Конная гвардия», — говаривал Николай I [1498]. Он представлял собой образец для всей кавалерии в отношении «наружного блеска».