Ирина Полякова - Мифы о прошлом в современной медиасреде. Практики конструирования, механизмы воздействия, перспективы использования

Как правило, историческая наука традиционно противопоставляется медиасфере, настолько традиционно, что это противопоставление можно считать классической установкой методологов от истории. Наглядным примером такой методологической стратегии является предложенная И. М. Савельевой и А. В. Полетаевым аналитическая схема знаний о прошлом, в которой выделены три источника знаний о прошлом: а) профессиональные источники; б) «медиаисточники»; в) «жизненный мир» [181] Савельева И. М., Полетаев А. В. Социальная организация знаний о прошлом аналитическая схема // Диалог со временем. 2011. № 35. С. 7. . Логика этого противопоставления восходит, во — первых, к оппозиции элитарного и массового, во — вторых, к автономному статусу науки и СМИ в институциональном подходе, описывающем каждый из этих феноменов как самостоятельный социальный институт и отдельный агент социализации. Жесткая демаркация науки и медиа, вполне методологически обоснованная там, где речь идет о различиях производимых ими типов знаний о прошлом, существенно затрудняет рассмотрение коммуникации между исторической наукой и медиатекстами. Затемняет она и то обстоятельство (весьма важное в рамках нашего исследования), что наука с самых ранних этапов своего полноценного существования всегда была интегрирована в медиасферу, поскольку письменная апробация научных результатов всегда была и остается частью социальной системы массовой информации.

Узкая специализация научной периодики и монографической литературы воспринимается исследователями как коммуникативный барьер, изолирующий ее от массового читателя. Д. М. Володихин так описывает судьбу профессиональных исторических текстов в руках представителя широкой публики: «Не — специалист равнодушен к научным трудам и обращается к ним весьма редко. Точнее сказать, в исключительных случаях. А когда наступает подобный „исключительный случай“, то интересующийся историческими знаниями человек — со — стороны, сталкиваясь с профессионально сделанной монографией, мало понимает в ней, да еще и дает ей порою самое превратное толкование. По страницам популярных журналов и газет, а еще того больше по блогосфере кочуют фразы известных исследователей, вырванные из контекста, искаженные сокращениями, пересказанные до неузнаваемости…» [182] Володихин Д. М. «Тяжелое дело — писать легко». Адресат высказываний современного российского историка // Диалог со временем. 2012. № 38. С. 346. . Думается, описанная ситуация демонстрирует не изоляцию научного исторического знания от медиасферы, речь идет о его искажении, отнюдь не ограничивающем прямого влияния. Здесь открывается любопытная перспектива социологического исследования на тему «Какие работы массовый читатель считает профессиональными историческими текстами?». Но, пока оно не проведено, ограничимся предположением, что в массовом сознании существует канон читаемых «профессиональных исторических текстов» (кстати, по данным ФОМ, самым читаемым литературным жанром в стране являются исторические романы) [183] Что читают россияне? [Электронный ресурс] URL: http://fom.ru/Kultura-i-dosug/12273 (дата обращения: 20.10.17). , и этот канон, весьма вероятно, будет шокирующим для историков.

Коммуникационная связь исторической науки и медиапространства глубже, чем эманация научных текстов в общественное сознание и их дальнейшая вульгаризация. Развитие коммуникационных каналов меняет роль исторических источников. В череде коммуникационных революций наблюдается следующая закономерность: каждый следующий массовый канал, опирающийся на новую технологию объективации и передачи сообщения, распространяется быстрее и шире предыдущего, снижая асимметрию ролей коммуникатора и реципиента. Чем глубже проникновение канала в повседневность, тем больше исторической информации остается в его сообщениях. Чем старше общество, тем выше плотность его населения. Иначе говоря, приращение новейшей истории означает расширение массива и повышение плотности письменных следов прошлого.

Коммуникационная версия технологического детерминизма открывает новый взгляд на методологические искания исторической науки в Новейшее время, позволяя интерпретировать их как реакцию на рост медийной информации, хранящей следы социальной жизни.

Отметим, что новые медиа [184] Новые медиа — условный термин, которым мы предлагаем обозначать социальные сервисы, основанные на технологиях web 2.0. Эти технологии ориентированы на создание контента не профессионалами, а самими пользователями, причем прирост контента равнозначен приросту пользователей — чем больше людей используют сеть, тем выше ее привлекательность. Социальные сервисы (социальные сети) оптимизировали пользовательское управление различными видами интернет — коммуникации, обеспечивая хранение и обмен данными различного формата, публичную активность, приватное и групповое общение, а также самопрезентацию индивидов в Интернет-пространстве. имеют текстовую форму или сводимы к ней, а текст был и остается излюбленной формой источников для историков. Можно сказать, что герменевтические процедуры вдумчивого, «исторически чуткого» чтения (определение М. Аллана) составляют основу мастерства историка. Экспоненциальный рост материалов для чтения не может не отражаться на предмете исторического исследования и его источниковой базе и через предмет диктует свои требования к его методологии. Лингвистический, антропологический, мемориальный, интеллектуальный повороты исторической науки — это не стихийные метания между модой и междисциплинарностью. Это системная реакция исторической науки на коммуникационную эволюцию социума. Через несколько десятилетий источниками историков станет пользовательский контент современного Интернета, и продвижение информационного общества в цифровую эпоху будет только усиливать эту тенденцию. Открытые цифровые архивы и прозрачность электронного государства придадут новое качество знанию о том «как это было». Интернет визуализирует историческое творчество масс (как их вклад в историю, так и в науку о ней), подготавливая новый объект для историков будущего.

Вместе с тем, рост медиатекстов и включенности массовой аудитории в их производства неизбежно влечет за собой определенную депрофессионализацию истории, смещение функций профессиональных историков. С одной стороны, становится надежнее (стабильнее?) историческая память, устная история в формате видеоблогинга обретает осязаемость, стремление к «исторической самодеятельности» и «исторической причастности» перерастает из исторической реконструкции в фолк — хистори. «Историческое» раскрепощение молчаливых масс с короткой памятью не может быть нейтральным по отношению к исторической науке, оно предъявляет собственные запросы. Речь идет не о прямой конкуренции, а о выдвижении социально значимых тем, требующих внимания профессионалов. С другой стороны, эпоха быстрого чтения ставит под вопрос состоятельность медленного исторического чтения, его продуктивность в сверхнасыщенной информационной среде.