Ирина Полякова - Мифы о прошлом в современной медиасреде. Практики конструирования, механизмы воздействия, перспективы использования

Как уже отмечалось, степень распространения или популярность мифа, зависит не только от политической сферы, хотя эта сфера и является определяющей. Важно, чтобы миф охватывал и такие «поля» как история (история происхождения), масс-медиа и художественное творчество.

Роль важного символического ресурса, позволившего на заре становления советской государственности транслируемым коммунистическим режимом мифологемам получать дополнительное признание и успех, выполнял в течение определенного отрезка времени художественный авангард. Дело в том, что в начале XX века произошло подлинное рождение авангарда и оформление социальной мифологии, что открыло дополнительные возможности для мобилизации символического и активного вторжения символа в социальную сферу. Под мобилизацией символического здесь мы понимаем ситуации аккумулирования и концентрации в символе основных интерсубъективных ценностей, соглашаясь в основном со следующим мнением П. Бурдье: «В работе мобилизации, точнее единения и универсализации и зарождается множество представлений, которые складываются у групп относительно их самих и их единства и которые затем конденсируются ими в целях борьбы в „форс — идеи“ или символы объединения…» [232] Бурдье П. Мертвый хватает живого; пер с фр. / Социология социального пространства. — М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2005. С. 147. .

История рождения и развития авангарда значительно обогатила «работу мифа». Бурное развитие как искусства, так и политических процессов в 1910–1930 — е гг. показало, что социальный миф в ситуации транзита способен ярко проявлять также такую присущую ему функцию, которые мы обобщенно можем назвать суггестивной, имея в виду, прежде всего, способность мифа в концентрированном виде содержать в себе все многообразие современных общественных проявлений.

В начале XX века социальный миф начинает функционировать открыто (появляется эксплицитная социальная мифология), что подтверждается существованием тоталитарных политических режимах. Более того, авангардистские проекты вообще «…предвосхитили тоталитарные версии „светских религий“ XX в.; при этом вирулентная мифопоэтика современного искусства проявляла себя не только в теоретизировании на социальные темы, но и в самом художественном творчестве, „вплетенном“ в систему политических и философских категорий» [233] Рыков А. В. Политика авангарда. — М.: Новое литературное обозрение, 2019. С. 146. . Тогда же — в начале XX в. — в полную силу стали заявлять о себе мифотворческие процессы, что, в том числе, было связано с подъемом национального самосознания, поисками народами собственной государственности, стремлением государств занять достойное место на политической арене. Кроме того, социальный миф в начале XX в. стал объектом самого пристального внимания: в центре внимания целого ряда исследователей (Ж. Сорель, Г. Лебон, В. Парето и др.) оказались властные отношения, в которых акцент делался на объекте власти и изучались общественное сознание, психология социального поведения.

То, что происходило в общественной жизни в начале XX в. можно также назвать альтернативной культурой, обращенной в будущее, в которой империи представляется своеобразными центрами проектирования общественной жизни для огромных территорий. И символизм, и вообще художественный авангард первых десятилетий XX в., вплотную подошли к творчеству альтернативной культуры. И в начале же XX в. миф покидает художественную реальность и находит свое выражение в самой политической истории. Политическая сфера способствует и подлинному раскрытию авангарда. Так, Д. Коттингтон в своей книге «Кубизм в тени войны. Авангард и политика в Париже 1905–1914 гг.» интерпретирует возникновение авангарда как результат взаимодействия большого числа социальных, экономических и политических факторов: появление развитой арт — дилерской системы и новых арт — рыночных стратегий, рост популярности радикальных внепарламентских форм политической борьбы, изменения в структуре господствующих классов и т. п. [234] Cottington D. Cubism in the Shadow of War: The Avant-Garde and Politics in Paris 1905–1914. — New Heaven; London: Yale University Press, 1998. P. 53.

В начале XX в. инструментами в борьбе авангардистов и мифотворцев за умы масс оказываются символ и нечто более коварное — символическое (а коварность символического заключена в «отсылке к архаическому», по аналогии с тем, что коварность мифического (не мифологического, а, именно, мифического) также состоит в отсылке к архаическому). Заложниками символического становятся отдельные индивиды как главные наблюдатели и мифологизаторы толп. Мы говорим о коварности и опасности архаического, состоящих в неизведанности, хаотичности, но опасен и современный миф. Современный социальный миф представляет опасность, прежде всего, потому, что, жонглируя значимыми символами, участвует в мифотворческих и мифологизационных процессах, усиливая, таким образом, манипулятивное воздействие на человека. То есть происходит некое «двустороннее движение»: с одной стороны, страх неизведанного и архаического; с другой стороны, угрозы манипулятивного воздействия на сознание.

Рассуждая о символе, мы во многом разделяем взгляд Э. Кассирера [235] См.: Кассирер Э. Философия символических форм. Т.2. Мифологическое мышление; пер. с нем. — М.; СПб.: Университетская книга, 2002. 280 с. , полагавшего, что символ есть априорная логическая структура, накладываемая на чувственное многообразие. Последователи известного неокантианца представили более конкретное понимание символа: «Мы понимаем символ тогда, когда мы понимаем идею, которую он представляет, таким образом, символ и символизируемый объект должны иметь какую — то общую логическую форму» [236] Langer S. K. Feeling and Form: A Theory of Art. — New York: Charles Scribner’s Sons, 1953. P. 26–27. .

В таких пограничных ситуациях как начало XX в. для утверждения новой социальной реальности особенно востребованными оказываются исторические мифосимволические ресурсы, питающие работу социального мифа, а символ становится эффективным инструментом в политической борьбе.

Сам факт трансляции мифосимволики в политической сфере, с одной стороны, делает миф более конкретным и практичным, позволяя ему непосредственно участвовать в формировании и воспроизводстве социальной реальности, с другой же стороны, оставляет простор для дальнейших интерпретаций истории, открывая возможности для расстановки новых — от позитивных до негативных — акцентов при оценке социально — политических событий. Последнее обстоятельство в настоящее время выводит на первый план масс-медиа с их способностью проинтерпретировать мифосимволику в нужном ключе.