Ирина Полякова - Мифы о прошлом в современной медиасреде. Практики конструирования, механизмы воздействия, перспективы использования

Фактор же уровней наррации требует более пристального внимания и разъяснения. Говоря об уровнях наррации, мы исходим, прежде всего, от рассмотрения Г. Л. Тульчинским наррации как системы, реализующейся на трех уровнях:

«1. Демонстрация, череда событий, персонажей, документов, артефактов, формирующая фактологическую базу.

2. Агрегация этих фактов в хронологические и каузальные связи, образующие основу сюжетики.

3. Толкование этого целого, рефлексия над ним, выявляющая направленность процесса развития к финалу как „точке сборки“ нарратива, раскрывающей смысл, а иногда и замысел происходившего» [245] Тульчинский Г. Л. Наррация в символической политике: уровни и диахрония // Символическая политика: Сб. науч. тр. / ред. кол.: Малинова О. Ю., гл. ред. и др. ; Вып. 4. Социальное конструирование пространства. — М.: ИНИОН РАН, 2016. С. 69. .

Выделенные уровни наррации во многом коррелятивны выделяемой нами внутренней двухуровневости современного мифа. При этом, если «фактологическая база» и в какой — то мере «сюжет» располагаются преимущественно на «архаическом» уровне современного мифа, то «точка сборки» — это «конъюнктурный» («инструментальный») уровень, отражающий интересы мифотворцев. Важно, чтобы все уровни наррации и мифа оказались полностью реализованными и успешно транслируемыми аудитории, так как, например, «незаконченность сюжета» «…разрушает негласно заявленный миф» [246] Шомова С. А. От мистерии до стрит-арта. Очерки об архетипах культуры в политической коммуникации. — М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2016. С. 38. .

Но самое главное, что в процессе развертывания системы наррации могут случаться конфликты между «архаическим» и «конъюнктурным» уровнями современного мифа, легко превращающиеся в конфликты ценностей и идентичностей. Происходят такого рода конфликты в результате нестыковок «… между обеспеченным традиционным мифическим содержанием сознанием и современной, непрерывно меняющейся, склонной к дивергенции мифологией…» [247] Тульчинский Г. Л. Наррация в символической политике: уровни и диахрония // Символическая политика: Сб. науч. тр. / ред. кол.: Малинова О. Ю., гл. ред. и др. ; Вып. 4. Социальное конструирование пространства. — М.: ИНИОН РАН, 2016. С. 80. . По — другому говоря, разжиганию вышеуказанного внутреннего конфликта современного политического мифа способствует отсутствие органичного сочетания, с одной стороны, элементов «архаического» уровня мифа, связанных с традиционными мифологемами и классическими фабулами, и, с другой стороны, элементов «конъюнктурного» уровня, наполненных идеями и смыслами мифотворцев, пытающихся не выпасть из изменчивой политической конъюнктуры, актуальной повестки дня.

Зачастую имеет место отрыв «конъюнктурного» («инструментального») уровня от архаики. Это выражается, прежде всего, в том, что в погоне за сиюминутной выгодой и в стремлении обеспечить реализацию интересов так называемых мифотворцев (в роли которых выступают преимущественно элиты), нарушаются механизмы трансляции и не выполняются важнейшие для обеспечения действенности мифа (мифологического сюжета, смыслового фрейма наррации) этапы его реализации. Так, К. Воглер, основываясь на идеях Д. Кэмпбелла, изложенных в его знаменитой работе «Тысячеликий герой» [248] См.: Кэмпбелл Д. Тысячеликий герой; пер. с англ. — М.: «Рефл-бук», «АСТ»; Киев: «Ваклер», 1997. 384 с. , выделил стадии путешествия героя («1. Обыденный мир; 2. Зов к странствиям; 3. Отвержение зова; 4. Встреча с наставником; 5. Преодоление первого порога; 6. Испытания, союзники, враги; 7. Приближение к сокрытой пещере; 8. Главное испытание; 9. Награда (обретение меча); 10. Обратный путь; 11. Возрождение; 12. Возвращение с эликсиром» [249] Воглер К. Путешествие писателя. Мифологические структуры в литературе и кино; пер. с англ. — М.: Альпина нон-фикшн, 2015. С. 47–48. ), повествование о которых образует эффективно работающий нарратив, раскрывающий смысл мифа о свершениях героя. Эти стадии, зарекомендовавшие себя на «архаическом» уровне мифа, могли бы эффективно работать и в современной политической плоскости, однако в реальной политической практике такое соответствие практически не встречается в силу целого комплекса причин (постоянно меняющаяся политическая конфигурация, к которой нужно подстраиваться, фактически как нарушая последовательность стадий, так и искажая смыслы действий; столкновение различных интересов — экономических, финансовых).

Кроме того, мифологический сюжет может просто оказаться не в полной мере реализованным: «Невнятное же завершение истории… разрушает героический миф…» [250] Шомова С. А. От мистерии до стрит-арта. Очерки об архетипах культуры в политической коммуникации. — М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2016. С. 39. .

Если «архаический» уровень мифа отсылает к устойчивым образам, то «конъюнктурный» («инструментальный») уровень слишком изменчив и далеко не всегда способен в точности соответствовать базовым архетипическим стандартам. Все это позволяет говорить о том, что в современном мифе заложен внутренний конфликт между «архаическим» и «конъюнктурным» («инструментальным») уровнями, в наиболее явной форме проявляющийся в политическом мифе. В настоящее время в политическом поле, наряду с мифом о свершениях героя, вышеупомянутую внутреннюю конфликтность можно обнаружить и в этиологических мифах, и в имперском мифе.

Для того, чтобы политический миф обрел внутреннее единство и смог претендовать на участие в процессе обеспечения политической стабильности (то есть того, что необходимо находящемуся у власти политическому классу), важным представляется нейтрализация конфликта между уровнями мифа. Не последнюю роль в достижении такой внутренней органики политического мифа играет изящный нарратив, сюжетная линия которого как бы объединяет в себе архаику и современность, индивидуальное и коллективное, уникальное и общее.

Рассматривая советское прошлое как символический ресурс конструирования имперского мифа, а сам имперский миф в качестве смыслового фрейма наррации, следует отметить ряд важных обстоятельств, позволяющих понять, как нарратив преодолевает конфликт между уровнями мифа.

Нарративная форма придает политическому мифу неповторимую событийную уникальность, содержащуюся в каждом сюжете. Более того, будучи облачен в нарративную форму, политический миф более органично воспринимается массовой аудиторией. Рассматривая политическое пространство, можно обнаружить, как минимум, две причины такой успешной адаптации политического мифа к жизненному миру обывателя. Во — первых, нарративное измерение мифа способно сделать политический миф ближе и понятнее человеку в силу наличия «повествовательных фрагментов», актуализирующих личный опыт реципиента, в то время как политика в целом может продолжать оставаться областью, «трансцендирующей за рамки нашего опыта повседневной жизни» [251] Шюц А. Избранное: Мир, светящийся смыслом; пер. с нем. — М.: РОССПЭН, 2004. С. 501. . Например, обращение в художественно — нарративной форме к насыщенному событиями прошлому, представленному фигурами Ивана IV, Петра I и других государственных деятелей, расширяющих территорию страны, делает сюжетную линию советских мифов (таких, например, как миф о советском человеке, миф о дружбе народов) понятной и близкой широким слоям населения, позволяет легче использовать такие мифы в политической борьбе, в том числе и в конструировании имперской мифологии, одной из отличительных особенностей которой является как раз экспансионистская направленность.