Елена Калмыкова - Образы войны в исторических представлениях англичан позднего Средневековья

Одним из наиболее притягательных направлений для российских историков в начале XXI в. стало изучение средневекового историописания. Любопытно, что чаще всего исследователи обращаются именно к английской исторической традиции (Т. В. Гимон, В. В. Зверева, С. Г. Мереминский, З. Ю. Метлицкая, Л. П. Репина, А. Ю. Серегина). Особо хочется отметить заслуги ученых, взявшихся за тяжелый и кропотливый труд по переводу средневековых сочинений. Отрадно, что среди опубликованных за последние годы текстов оказались интереснейшие источники по Столетней войне: переведенные М. В. Аникеевым хроники Жана Фруассара, Жана Ле Беля и нескольких анонимных авторов. [4] Хроники и документы времен Столетней войны / Перевод, предисловие, примечания М. В. Аникеева. СПб., 2005; Фруассар, Жан. Хроники. 1325–1340 / Перевод, предисловие, примечания М. В. Аникеева. СПб., 2008.

Отдельного внимания заслуживают исследования отечественных медиевистов в области изучения различных идентичностей и функционирования исторической памяти. Отмечу, что в очевидном политическом и научном контексте эта проблематика привлекает многих специалистов (С. И. Лучицкая, Л. П. Репина, Р. М. Шукуров и др.). Среди вышедших работ следует особо выделить труд С. И. Лучицкой «Образ другого: мусульмане в хрониках крестовых походов», [5] Лучицкая С. И. Образ другого: мусульмане в хрониках крестовых походов. СПб., 2001. написанный на материале средневековых исторических произведений, что, в определенном смысле, роднит его с предпринятым мною исследованием. Анализируя различные аспекты представлений крестоносцев о своих противниках, С. И. Лучицкая, естественно, уделила основное внимание именно религиозной «инаковости», определявшей восприятие мусульман. Впрочем, при более тщательном сопоставлении сочинений, посвященных крестовым походам, с трудами англичан, повествующих о войне против другого христианского народа в XIV–XV вв., можно проследить множество сходств в механизмах конструирования образов «своих» и «чужих».

Сюжеты, связанные с национальным самосознанием, относятся к наиболее традиционным проблемам медиевистики в целом и истории Столетней войны в частности. В историографии существует множество более или менее убедительных теорий, посвященных национализму, нациям и национальному самосознанию. Я намеренно не хочу вдаваться в подробные историографические экскурсы, поскольку независимо от всех теоретических построений и, более того, даже независимо от того, что следует понимать под нациями — некие реально существующие объекты или же лишь интеллектуальные конструкты, — совершенно очевидно, что представление о разделении на различные народы («gentes et nationes») было (во многом благодаря библейской и античной традиции) одним из фундаментальных элементов средневековой картины мира. Цель моего исследования — разобраться в том, что именно стоит за этими терминами, столь часто использовавшимися средневековыми авторами; понять их семантику и оценить соотношение лексики с (политической, социальной, культурной) «практикой» эпохи. Даже поверхностное знакомство с источниками наглядно свидетельствует о существовании в сознании средневековых авторов некоего сообщества «англичан». Не углубляясь в разрешение ложного вопроса о том, являются ли «Angli» XIV–XV вв. истинными предками англичан начала XXI в. и столь же истинными потомками англосаксов, я хотела бы понять, что за общность скрывается за этим определением, какой она представлялась ее членам, на основе каких параметров она выделялась и какими качествами и свойствами обладала. Именно это я подразумеваю под задачей изучения «национальной» идентичности англичан эпохи Столетней войны — периода далекого от идеологического национализма.

Безусловно, невозможно изучать сообщество «своих» в отрыве от аналогичных по структуре сообществ «других», ведь любая (национальная, профессиональная, религиозная, культурная и пр.) общность не может «существовать» без наличия «другого». Первым и важнейшим этапом осознания собственной индивидуальности является противопоставление себя другим. Средневековые англичане могли соотносить себя с самыми разнообразными общностями: сословной, профессиональной, религиозной, языковой, политической, по месту жительства или по месту рождения. В каждом конкретном случае на первое место выходила та или иная идентичность. В контексте войны между соседними христианскими народами политические и национальные идентичности приобретали дополнительные оттенки, поскольку «другие» превращались из обычных «чужих» во «врагов». В этой связи мне было любопытно не только проанализировать представления англичан о себе и о других народах, являвшихся их военными союзниками или противниками, но и сопоставить данные воззрения с практическим поведением и реальными политическими событиями.

Одной из существеннейших трудностей, с которыми мне пришлось столкнуться в ходе работы над книгой, оказалась, как это ни банально, проблема источников. Исследовать «массовое сознание» людей Средневековья — эпохи, по меткому выражению А. Я. Гуревича, «безмолвствующего большинства» — крайне сложно. У каждого из жителей средневековой Англии было собственное видение войны, впрочем, лишь единицы смогли донести его до потомков. Не стоит забывать о том, что, даже записывая личные переживания и явления, увиденные собственными глазами, люди (чаще всего представители «интеллектуальной элиты» — образованные клирики, труверы, очень редко рыцари) оказывались под влиянием множества топосов, стереотипов и клише, вынуждавших их писать историю «по правилам», подгоняя ее под общепринятые стандарты.

Поставив перед собой задачу изучить коллективные представления англичан классического и позднего Средневековья о войнах, я была вынуждена использовать «экстенсивный» метод работы с источниками, то есть максимально расширить их круг, чтобы с большей обоснованностью говорить о неком усредненном «общественном мнении». [6] Дабы не перегружать введение фактической информацией, краткие сведения о хронистах и анонимных текстах, использованных в качестве источников, вынесены в специальный раздел (см. Приложение 2). В каком-то смысле для меня равной ценностью обладали и оригинальные сочинения, и компилятивные труды, свидетельствующие об устойчивости того или иного образа. Избранные в качестве основных источников исторические сочинения выполняют в обществе и культуре двойную функцию: с одной стороны, они фиксируют уже сформировавшийся круг идей, взглядов и представлений, а с другой — формируют воззрения нынешних и будущих поколений. В силу этого исторические сочинения оказываются не только результатом и отражением уже сложившегося общественного сознания, но и фактором, задающим перспективу его развития. Руководствуясь последним соображением, я решила не ограничиваться источниками, непосредственно относящимися к эпохе Столетней войны, ведь более поздние сочинения позволяют судить о том, насколько устойчивыми оказывались те или иные образы и представления, а также дают возможность проследить их эволюцию.