Леон Юрис - Милая , 18

Его люди были выбиты из седел метров за пять­десят до танков. Андрей поскакал назад к ним, попытался перестроить их для новой атаки, но все уже было напрасно.

Теперь танки медленно ползли на холм, а меж­ду ними шла пехота. Роща наполнилась запахом горящего дерева, паленого мяса, криками людей и конским ржанием. Сплошной хаос. Облако дыма ударило Андрею в лицо, он пошатнулся и упал, а когда открыл глаза, почувствовал, будто у него раздавлена грудь. Над собой он увидел голубое небо и верхушки горящих деревьев, которые силь­но кружились. Андрей приподнялся на четверень­ках и, уже теряя сознание, закричал: ”Баторий, вставай!”

— Капитан, все кончено! — младший сержант Стика наклонился над Андреем и сильно встрях­нул его. — Вставайте, капитан! Есть две лоша­ди. Бежим! Ваш конь убит, и людей почти не осталось. Бежим!

— Баторий, вставай! — кричал Андрей, пытаясь поднять мертвую голову лошади.

Стика ударил своего офицера так, что тот по­терял сознание. После этого он сумел оттащить его в сторону, где прятались оставшиеся в жи­вых люди и лошади.

Под Влоцлавом вся бригада была разгромлена. По приказу генерала немногие уцелевшие сдались в плен.

В ночь на седьмое сентября, прежде чем нем­цы успели устроить лагеря для военнопленных и закончить разоружение поляков, Андрей, Стика и еще четверо улан, воспользовавшись темнотой, переплыли через Вислу. Двое утонули. Оставшие­ся добрались до берега и весь следующий день прятались в лесу, а вечером поползли вдоль рвов у дорог, по которым ходил немецкий пат­руль. Девятого сентября на заре они нашли убе­жище в крестьянской избе на окраине Плоцка. Тут, обессилевший от голода, жажды и потери крови, капитан Андровский позволил себе рос­кошь свалиться с ног.

Стика послал остальных двух беглецов в Плоцк за доктором, а сам ходил вокруг Андрея, кото­рый лежал, как мертвый. Последние остатки сил он потерял, когда тащил Стику через быструю реку.

* * *

Крестьянин принес хлеб и чечевичный суп. Сти­ка приложил ухо к груди Андрея. Да, сердце еще бьется. У самого Стики глаза слипались. Э, нет, нельзя ему засыпать, пока не придет доктор, ни­как нельзя.

— Кто это? — спросил доктор.

— Мой капитан, — пробормотал Стика сквозь по­лудрему.

Только когда доктор обещал не отходить от Андрея, Стика повалился на пол и заснул. Когда через двадцать часов Андрей открыл глаза, Сти­ка стоял, склонившись над ним, и улыбался. Док­тор из Плоцка успел уйти и вернуться. Андрей приподнялся на локтях, осмотрелся, но тут же снова упал на кровать.

— Ну, как мои дела, доктор? — спросил Андрей.

— Раны теперь в порядке. Вам необходим от­дых, вы очень обессилены. Не представляю себе, как с такими ранениями вы переплыли реку.

— Где мы?

— В Плоцке.

— Какие новости?

— Хуже некуда. Мы разбиты на всех направле­ниях, — ответил доктор.

— Как Варшава?

— Варшаву еще не взяли. Польское радио пере­дало, что Варшава будет сопротивляться.

— Стика, а где двое остальных? Они же пере­плыли реку вместе с нами. Где они? Нам нужно вернуться в Варшаву, драться.

Доктор и Стика переглянулись.

— Они сдались.

— То есть как сдались?

— Немцы форсировали реку и перекрыли все дороги на Варшаву. Я остался здесь, чтобы до­ждаться, когда вы выкарабкаетесь с того света, капитан. А добраться до Варшавы никак нельзя. И здесь оставаться тоже. Эти добрые люди рис­куют жизнью — немцы убивают всех, кто укрывает беглых солдат.

— Я поляк, — сказал крестьянин, — мой дом всегда открыт для польского солдата.

— Ваш сержант прав, — обратился доктор к Анд­рею. — Теперь, когда он знает, что вы поправля­етесь, пусть лучше добровольно сдастся. Вам я найду надежное место на несколько дней, пока вы не окрепнете, а потом и вам придется сдаться.

Андрей посмотрел вокруг. Женщина крестилась и шептала молитвы.

— Если хотите мне помочь, дайте, пожалуйста, буханку хлеба, воды и, пожалуй, немного сыру, я буду пробиваться на Варшаву.

— Капитан, — беспомощно развел руками Стика, — мы не сможем добраться до Варшавы.

Андрей с трудом подошел к сержанту и положил ему руку на плечо. Тот опустил глаза.

— Посмотри на меня, Стика. На меня смотри, говорю. Пойдешь сдаваться?

— Капитан, мы сражались, как львы, на нас нет позора, — сказал Стика и заплакал. Его слез Андрей никогда не видал.

— Разрешаю тебе сдаться, сержант, если хо­чешь.

— А вы, капитан?

Андрей мотнул головой.

— Вы безумец, — поразился доктор.

— Ну, и я, значит, псих, — сказал Стика.

— Ты идешь с ним? Ты же знаешь, что он не до­берется, почему же ты идешь?

Стика задумался, а для него это была тяжелая работа.

— Потому что он — мой капитан, — пожав пле­чами, ответил Стика.

Отработав четырнадцать часов, Габриэла ушла из посольства. Томпсон настоял, чтобы она по­шла отдыхать. Вместо этого она попросила одно­го из охранников отвезти ее в Жолибож к Бронским, которых она не видела уже несколько дней. Там Зося сказала, что Дебора и Рахель в бетарском сиротском приюте, и она отправилась туда.

С тех пор, как немецкие войска двинулись на Варшаву, бомбежки усилились. Город решил сра­жаться. Сусанна Геллер попросила срочно помочь ей перенести все, что было в приюте, в подваль­ное помещение. Габриэла вместе со всеми пере­таскивала вещи всю ночь и весь следующий день, изредка присаживаясь, чтобы прикорнуть. Так же работали и другие — Дебора, Сусанна, Рахель, Алекс, Сильвия... Когда Габриэла вернулась в посольство, оказалось, что срочных дел нет, и Томпсон снова отослал ее домой.

Она едва держалась на ногах. Посмотрела сни­зу на свои окна. Там, в ее квартире, так оди­ноко. Много соседних домов разрушено бомбами, и площадь тоже. Машинально, как всегда, когда ей бывало одиноко, она пошла на Лешно, подня­лась на пятый этаж и вошла в никогда не запи­равшуюся квартиру Андрея. Именно в этот момент завыла сирена. Габриэла застыла у окна, глядя на занявшийся пламенем соседний квартал, где жила беднота.

С улицы доносился неясный шум; пожарники то­ропились в район трущоб, где прижатые друг к другу развалюхи так легко загорались, что, ес­ли быстро не погасить огонь, он мог спалить всю Варшаву.

Бухает над Прагой. Там нет ни польских ору­дий, ни польских самолетов, которые могли бы оказать немцам сопротивление, но налеты не пре­кращаются, чтобы подавить у людей последнюю волю.

Она закрыла окно, опустила маскировочную што­ру, зажгла лампу над кроватью и взяла ,,Листья травы” Уитмена. Внезапно в дверь постучали.

— Войдите.

Брандель. Она ему обрадовалась.

— Простите, я не хотел вас испугать, — ска­зал он, — я был в посольстве, потом у вас...