Леон Юрис - Милая , 18

Александр Брандель

* * *

Хотя религиозное обучение запрещалось, на деле это означало, что оно проводилось тайно, как во все времена на протяжении еврейской ис­тории.

Стефан Бронский был как раз в том возрасте, когда дети отличаются особой впечатлительнос­тью. После совершенно тепличной жизни занятия у рабби Соломона превратились для него в мир чудесных открытий. Ему нравилось, что он ходит на них тайно, его завораживал странный, зага­дочный ивритский шрифт, он испытывал священный трепет перед мудростью рабби. По мере того, как он узнавал двухтысячелетнюю историю преследо­ваний, в его душе наступало прояснение.

В классе было еще шесть мальчиков. Занима­лись они в подвале того дома, где жил рабби Соломон. Разговаривали шепотом. Кругом лежали вынесенные из синагоги свитки Торы, множество книг, менора [43] Менора — семисвечник; здесь — синагогальный светильник. ...

Мальчики учили древние еврейские молитвы, из­речения мудрецов и готовились к бар-мицве. Ста­рик ходил между ними, слушал, как они молятся, одного гладил по голове, другого дергал за ухо, чтоб не отставал. Хоть и старенький, а не про­ведешь — словно у него сзади тоже есть глаза и уши.

Стефан попросился выйти из класса, встал и... замер! Они стояли в дверях, три нациста в чер­ной форме — впереди майор Зигхольд Штутце, за ним — двое остальных.

— Рабби! — закричал Стефан.

Дети похолодели от ужаса.

— Так-так! — Зигхольд Штутце, прихрамывая, вошел в комнату. — Что это мы тут делаем?

Дети, дрожа от страха, спрятались за спину рабби. Одного стошнило. Только Стефан стоял впереди старика. Глаза его горели, и он был очень похож в этот момент на своего дядю Анд­рея.

Штутце отшвырнул Стефана, пытавшегося защи­тить рабби, схватил старика за бороду и пова­лил на пол. Снял с пояса нож и, усевшись на лежащего старика, отрезал ему пейсы.

Другие двое нацистов хохотали: они обошли помещение, пошвыряли книги на пол, опрокинули столы, растоптали предметы синагогального оби­хода.

— Неплохой костер получится, а? — Штутце внимательно огляделся. — Где-то здесь они ле­жат, — он подошел к занавеске. — Может быть, здесь?

— Нет! — крикнул рабби.

— Ага! — Штутце отдернул занавеску, за кото­рой лежали свитки Торы.

— Нет! — снова закричал рабби.

Штутце отстегнул застежки, сорвал бархатный чехол и вынул свитки.

— Вот она, моя добыча.

Рабби подполз к нацисту и, обняв его ноги, молил не трогать свитки. Штутце пнул старика сапогом в бок и помахал Торой перед его носом. Рабби Соломон начал молиться.

— Я знаю, что старые евреи готовы умереть за это барахло, — рассмеялся Штутце, а за ним и его подчиненные.

— Убейте меня, но не трогайте Тору!

— Ну-с, позабавимся. Эй вы, мальчишки! К стен­ке! И руки за голову.

Мальчики повиновались. Штутце бросил Тору на пол. Рабби Соломон быстро подполз к ней и при­крыл своим телом.

— Давай, старый еврей, пляши перед нами, — Штутце вынул пистолет и подошел к мальчикам. — Пляши на Торе.

— Убейте меня.

Австриец зарядил пистолет и приставил к за­тылку Стефана.

— Я тебя не убью, старый еврей. Ну-ка, по­смотрим, сколько мальчишек придется пристре­лить, прежде чем ты запляшешь.

— Не танцуйте, рабби! — крикнул Стефан.

— Когда в прошлые разы я играл в эту игру, — задохнулся от ярости Штутце, — случалось уби­вать двоих-троих, прежде чем начинались пляски.

Старик встал на колени и что-то невнятно про­стонал.

— Давай, давай, старый еврей, пляши перед нами.

По щекам старика катились слезы. Он стал но­гами на Тору и начал изображать что-то стран­ное, вроде медленного танца.

— Быстрее, старый еврей, быстрее, вытирай об нее ноги! Помочись на нее!

Воспользовавшись тем, что нацисты корчились от хохота, Стефан бросился вон.

Из дневника

С тех пор, как штурмбанфюрер Зигхольд Штутце почтил нас своим постоянным присутствием, не стало ни минуты покоя. Он называет свои части СС ”Рейнхардским корпусом” — в честь Рейнхарда Гейдриха, командующего войсками СС в Берлине. Отсюда нам ясно устройство командной цепочки: Гитлер — Гиммлер — Гейдрих — Глобочник и в Варшаве — Штутце. На последней еженедельной встрече с Эммануилом Гольдманом, Давидом Зембой и Шимоном Эденом я получил от них кучу за­писей для моего дневника.

”Рейнхардский корпус” ворвался на грузовиках в северную часть еврейского района и подчистую вывез товары из всех магазинов и складов. Сол­даты этого корпуса ходят по домам и забирают все, что попадает под руку: одежду, кастрюли, чашки, лампы, книги (книги они сжигают), по­душки, одеяла. Они опустошили продовольствен­ные и другие склады Американского фонда, в ко­тором работает Земба. Поэтому у нас получилась такая нехватка продуктов и лекарств, и теперь все, что награбил Штутце, доктор Кениг продает нам в шесть раз дороже.

Эммануил Гольдман говорит, что из-за недос­татка топлива зимой свирепствовала пневмония. А еще он сообщил, что по приказу Штутце со вче­рашнего дня опять урезаны продуктовые нормы.

Чтобы не отстать от ”Рейнхардского корпуса”, Рудольф Шрекер навербовал сотни громил из Соль­ца, собрал даже банду подростков и студентов, и теперь они рыщут по еврейским кварталам, бро­сают камни в витрины, избивают на улицах орто­доксальных евреев и грабят все подряд. Разуме­ется, ни один поляк не понесет наказания. По­лякам обещано особое вознаграждение за донос на евреев, раздобывших себе ”арийскую” кенкарту.

Сожгли дотла синагогу рабби Соломона после того, как Штутце застал его в подвале во время занятий с учениками. (Я готов поклясться, что сын Бронского посещал эти занятия. А может, и нет. Во всяком случае, среди отправленных в Павяк его не видели.) Синагогальная община раб­би Соломона заплатила штраф в двадцать тысяч злотых за детей, чтобы их выпустили, и за бен­зин, который потребовался, чтобы сжечь осквер­ненную синагогу. Половину штрафа Американский фонд, где работает Земба, заплатил долларами.

Подростков из нашего приюта на Повонзкой и из десятков других приютов обязали сдать кровь для немецкой армии. Интересно, знает ли Гит­лер, что его арийцам переливают нечистую кровь?

Шимон Эден рассказывает, что увеличился спрос на яды. Чуть ли не каждый носит при себе ампу­лу — на всякий случай.

Уже несколько ночей подряд никому не удает­ся поспать больше двух-трех часов: свистки, стрельба, топот — какой уж тут сон! Из ночи в ночь только и слышно: ”Юден, раус” — ”Евреи, выходите!” . Если бы раздавали призы за изощ­ренность жестокостей, победителем вышел бы на­верняка ”Рейнхардский корпус” Штутце. Его мо­лодчики заставляют старых религиозных евреев под дулами пистолетов чистить тротуары, пля­сать голыми, таскать булыжники, бить друг дру­га галошами, накладывать в штаны. Но что бы ни заставляли евреев делать, я ими горжусь. Они продолжают носить бороду и пейсы, ходят с гор­до поднятой головой, хотя сам их вид навлекает на них опасность. Этих людей из породы рабби Соломона нельзя не уважать, и нам, сионистам, есть чему у них поучиться.