Томас Вебер - Становление Гитлера. Сотворение нациста

И всё же триумф Гитлера подвергался риску быть пустой победой, если только NSDAP не начнёт производить фурор своей характерной темой до такой степени, что партию не смогут более игнорировать в парламенте. Со своим исключительным талантом оратора Гитлер похоже увидел в моменте кризиса NSDAP возможность для себя, за которую он ухватился безоговорочно. Среди старших членов партии только он обладал умением представить аргументацию таким образом, какой привлечёт внимание на оживлённом рынке правой политики в Мюнхене. Как то, что он говорил, так и способ, каким он представлял себя, делали его заметным. Вот почему по следам неудачи NSDAP быть услышанной в парламентских дебатах по антисемитизму Гитлер в среду 13 августа произнёс программную речь по антисемитизму перед аудиторией из более двух тысяч человек в большом зале Hofbrauhaus . Речь задавала вопрос: «Почему мы антисемиты?»

Даже хотя антисемитизм был неотъемлемой частью возникающего мировоззрения Гитлера с лета 1919 года, только две из его предыдущих речей в 1920 году были недвусмысленно сфокусированы на антисемитизме. Похоже, что его речь 13 августа была следствием понимания того, что требуется сделать больше, чтобы донести своё послание до публики.

Гитлер выступал более двух часов во время вечернего мероприятия в среду в Hofbrauhaus . Со своего первого до последнего предложения он пытался донести основную идею того, что NSDAP — не просто как любая антисемитская партия. В своём вступительном заявлении он без сомнений провозглашал, что его партия стояла «во главе» антисемитского движения в Германии. Казалось, без каких-либо усилий Гитлер заворожил свою аудиторию. Пятьдесят восемь раз его речь прерывалась аплодисментами и даже криками «браво». Его речь была сдобрена шутками, полными насмешек, сарказма и иронии, смешанными время от времени со скучными или самокритичными шутками. Слушатели разражались смехом, когда он заявил, что Библия не была всецело произведением антисемита, и когда он сказал: «Мы постоянно ищем способы сделать что-либо, и когда немцы не могут найти, что им ещё делать, тогда они будут по крайней мере бить друг друга по голове».

Как и в прошлом, антисемитское послание, которое Гитлер представил в тот вечер, соединяло антикапиталистический антисемитизм с расовой юдофобией. Его центральной темой было предупреждение, что международный еврейский капитализм разрушает Германию и остальной мир; что евреи эгоистичны, работают лишь для себя, нежели чем для всеобщего блага. Вот почему, утверждал он, евреи были неспособны сформировать своё собственное государство, но должны были полагаться на паразитическое высасывание крови других людей. Таким образом, говорил он, евреи не могут не разрушать государства, чтобы управлять ими. Для него еврейский «материализм и корыстолюбие» были антитезой истинного социализма. Он снова и снова повторял идеи Готтфрида Федера о еврейских финансах, не упоминая его имени. И он определил Британию как «то другое еврейство».

Сутью доказательств Гитлера было то, что евреи ослабляли Германию, поскольку они вызывали «снижение расового уровня». Таким образом, люди оказывались перед выбором — либо «освободиться от непрошенных гостей или самим исчезнуть». Центральная политическая тема для Гитлера с дней его политизации в течение предшествующего года — как построить великую Германию, которая никогда снова не проиграет большую войну, и будет всегда выживать в возникающей международной системе — явно просвечивала во всей его речи.

Гитлер также использовал эту речь для атаки на господствующее в Баварии консервативное отношение к иудаизму, порицая наиболее важную газету Мюнхена, Münchner Neueste Nachrichten, за предоставление евреям города голоса на своих страницах. Не случайно новым главным редактором газеты был никто иной, как сотрудник Майра Фриц Герлих, противник антисемитизма. И, как и в первых антисемитских заявлениях Гитлера в 1919 году, антибольшевистский антисемитизм был лишь небольшим добавлением к его речи. Он не рассматривал интернационалистских коммунистов как самостоятельных деятелей, но представлял их, как и самого Карла Маркса, приспособленческими еврейскими деятелями в руках международной еврейской плутократии, состоящей из инвесторов и крупных финансистов.

В тот вечер Гитлер по существу дела протянул руку бывшим спартаковцам. Было ли это рефлексией на свои собственные левые действия во время революции в Мюнхене — представляется вероятным, но невозможным доказать (или опровергнуть, что касается этого). Он заявлял, что даже «самые ярые спартаковцы» были в действительности добропорядочными и попросту введёнными в заблуждение евреями-интернационалистами. Эту точку зрения он публично выразил не только из тактических целей. Он станет утверждать то же самое в частных беседах на протяжении остальной жизни. Например, 2 августа 1941 года он скажет своему близкому окружению в военной ставке: «Я не стану упрекать любого простого человека за то, что он был коммунистом. Это повод для упрёков только в отношении интеллектуалов».

Он также станет говорить, что «в целом я нахожу наших коммунистов в тысячу раз более приемлемыми», чем некоторых из аристократов, которые станут сотрудничать с ним на какое-то время.

В течение всей своей речи 13 августа Гитлер ни разу не упомянул термин «большевизм». Только во время дискуссии после его речи, когда политические оппоненты стали прямо нападать на него, ссылаясь на ситуацию в России, он в конце концов произнёс это слово. Однако он сделал это только чтобы сказать своим критикам, что они «понятия не имеют о всей системе большевизма», поскольку они не осознают, что его целью является не улучшение участи людей, но разрушение рас по поручению международных еврейских капиталистов. В антикапитализме Гитлера и в его возникающем антибольшевизме в 1919 и в 1920 годах была явная иерархия: он изображал большевизм как находящийся в руках международных еврейских капиталистов, обитающих в Британии, в Соединённых Штатах и во Франции, таким образом, представляя антибольшевисткий антисемитизм как важное средство для достижения целей.

Повторяющей особенностью выступлений Гитлера, не только 13 августа, была биологическая форма антисемитизма, на которую он намекнул в своём письме к Адольфу Гемлиху: использование медицинской терминологии для описания предположительно вредного влияния евреев. В речи 7 августа 1920 года он сказал: «Не думайте, что возможно сражаться с болезнью, не убивая причину, без истребления бациллы. И не думайте, что возможно сражаться с расовым туберкулёзом, не позаботившись об освобождении нации от причины расового туберкулёза». Отсюда следует, что с евреями необходимо сражаться без какого-либо компромисса: «Действие еврейства никогда не пройдёт, и отравление нации не окончится до тех пор, пока причина, евреи, не будут удалены из нашей среды».