Томас Вебер - Становление Гитлера. Сотворение нациста

Трудно сказать, призвал ли сначала Гитлер гения и диктатора для спасения Германии, и только лишь делая это, осознал, что он в действительности говорит о ком-то подобном ему; или же он сначала понял, что он удовлетворяет всем критериям гения, и затем использовал это понимание как инструмент подогнать ситуацию под себя. Подобным же образом невозможно сказать, искренне ли Гитлер начал верить, что он был гением (хотя последующие примеры поведения подтвердили бы, что это было так), или же он начал демонстрировать себя в качестве гения только по тактическим соображениям. В любом случае, ранняя заявка Гитлером на роль гения и диктатора предполагает, что его высказанная цель — быть пропагандистом для новой Германии — была необходимой уловкой в то время, когда заявление о том, что он сам может быть этим гением, стала бы выглядеть нелепой.

Гитлер также использовал идею, популяризованную Хьюстоном Стюартом Чемберленом, что в случае Германии и других тевтонских наций для обеспечения свободной и независимой жизни тевтонская нация нуждается в движении вперёд как «чистая раса» — основанная по существу не на биологической реальности, но такая, что ещё нуждается в формировании через действие самосоздания. Неотъемлемой логикой требования Чемберлена было то, что только гений будет способен осуществить последнее. Более того, помещая себя в традицию гения, Гитлер — каковы бы ни были его истинные намерения — помещал себя в наследие того, как гении воспринимались. Это может объяснить, как люди, которые не были радикальными антисемитами, могли всё же очаровываться Гитлером и поддерживать его, весьма подобно тому, как они восхищались Чемберленом и чествовали его как гения, в то же время не принимая всерьёз некоторые из его доводов.

Одной из причин, почему Чемберлен был настолько успешен как автор, было то, что от гения ожидали, что он будет enfant terrible . Он говорил множество возмутительных вещей в своей книге, которые, в глазах многих, не отвлекали от её предположительно оригинальной и позитивной сути. Например, Теодор Рузвельт в обзоре «Основ» Чемберлена резко возражал антисемитизму автора и тем не менее отметил, как много мир может узнать от Чемберлена о состоянии мира и о будущем тевтонских наций. Это была та традиция рассматривать гениев как блестящих и созидательных дилетантов, что станет прокладывать дорогу к тому, как многие люди будут реагировать на Гитлера в предстоящие годы. Люди верили, что гении в процессе создания чего-то нового могут время от времени быть увлечены, в результате чего они могут говорить вещи, которые не следует воспринимать серьёзно или буквально, и это не должно отвлекать от сути их творения.

Независимо от того, когда точно Гитлер начал видеть себя как гения, он обыгрывал в 1920 году свои речи, придерживаясь ожиданий того, как действовал бы новый гениальный вождь, представляя себя скорее как художника-ставшего-политиком, нежели как профессионального политика или лидера, рождённого с привилегиями.

В этом Гитлер использовал намёк от Вагнера, своего любимого мастера всех времён. В действительности артистическое влияние, которое оказывал Вагнер на презентации Гитлера, было гораздо более важным, чем воздействие его политических идей на мышление Гитлера. Например, концепции антисемитизма у Гитлера и у Вагнера были более различающимися, чем они были схожими. Не углубляясь в антисемитизм Вагнера, Гитлер предпочитал вдохновляться тем, как ставились оперы Вагнера, которые он посещал так часто, как мог. Оперы ставились как артистические синтетические произведения, Gesamtkunstwerke, объединявшие во взаимодействии звук, образ, слово и пространство для создания спектаклей, полных очаровывающей гармонии. В конечном счёте Гитлер станет сотрудничать с архитекторами, художниками света, кинорежиссёрами и многими другими для создания спектаклей, увековеченных в фильмах Лени Рифеншталь о партийном съезде в Нюрнберге 1934 года и об Олимпийских играх 1936 года, которые содержат такие эффекты, как слияние образа и голоса Гитлера, постановку десятков тысяч сторонников перед ним и использование световых куполов. Пока же Гитлер ставил свои речи как устные постановки. Это было необычно в визуальном мире католической Южной Баварии с её местными традициями представлений, в центре которых были изображения Святого Семейства и святых, как на фасадах барочных зданий, так и в церквях. До лета 1923 года Гитлер непреклонно отказывался фотографироваться.

Со своим предпочтением слова перед образом в его ранние годы, равно как и с запретом изображений ( Bilderverbot ), Гитлер отталкивался от протестантской традиции, идущей от Реформации и разрушения большей части интерьера прежних католических церквей. Культ гения также в основе своей был протестантским явлением. Но речи Гитлера не были эквивалентом искренних проповедей в протестантских церквях, лишённых почти всех орнаментов. Скорее, они были устными спектаклями, в которых в местах совершения действа произносились речи, по всему городу расклеивались плакаты, оповещающие о событиях, и вся атмосфера, в которой они происходили, были столь же важны, как сам голос Гитлера. Другими словами, несмотря на свой Bilderverbot , Гитлер быстро овладел использованием визуальной образности для поддержки и улучшения своих устных представлений.

Например, Гитлер редко станет произносить речи на открытом воздухе, поскольку он осознал, что для него гораздо легче наполнить внутренние пространства своим голосом. Внутри он мог контролировать, как разносится голос, и мог также контролировать всё остальное, создавая гармонию из своего голоса, пространства и визуализации — всё направленное на создание ошеломляющего совместного впечатления.

Он также тщательно координировал то, как его выступления рекламировались по всему Мюнхену. Большие красные плакаты, которые партия помещала на специальных рекламных колоннах, популярных в немецких городах в то время, немедленно привлекали внимание людей. Гитлер позже станет утверждать, что он выбрал красный, потому что «это наиболее раздражающий [цвет] и такой, что наиболее вероятно приведёт в ярость и спровоцирует наших оппонентов, и, таким образом, сделает нас заметными и запоминающимися для них, так или иначе».

Устные спектакли Гитлера были отличающимися от обычных политических событий Мюнхена. Как результат, люди начали стекаться на его речи, среди них многие из растущего числа недовольных и разочаровавшихся. Это были люди, которые с политической точки зрения «сидели на заборе», не решив ещё, присоединяться ли к движению политического протеста, и какое направление выбрать. Сложной задачей для любой политической группы было привлечь внимание потенциальных сторонников на сбивающем с толку, быстро меняющемся и фрагментированном политическом рынке. И именно речи Гитлера, то, как он представлял их, смогли выполнить именно это. Нет надобности говорить, что не все среди разочарованных, кто посещал речи Гитлера, стали новообращёнными приверженцами NSDAP . Однако увеличивающееся число слезло со своих заборов и вступило в ряды сторонников партии. Речи Гитлера в 1920 году были тем, что привело партию в движение и превратило её в значительное социальное протестное движение.