Томас Вебер - Становление Гитлера. Сотворение нациста

Во время партийных мероприятий и его поздних ужинов привычки Гитлера в еде и питье соответствовали таковым у людей вокруг него. В то время как он никогда не курил, он тогда, в отличие от более поздних времён, всё ещё ел мясо и пил алкоголь. Его любимым блюдом был Tiroler Grostl , жаркое из картофеля, говядины и яиц, которое он поглощал с тёмным пивом, всегда им предпочитаемым по сравнению со светлым или пшеничным. В течение мероприятия, во время речей и после них, Гитлер выпивал две-три пинты пива. Однако он поглощал это количество в течение нескольких часов, и пиво, которое он пил, было слабым вследствие продолжавшегося дефицита продовольствия в Мюнхене. Даже тогда наркотиком Гитлера был не алкоголь — это был акт произнесения речи. Как заключил в 1942 году доклад разведки США, основанный на интервью с близко знавшими Гитлера людьми, «он, возможно, счастлив и спокоен только тогда, когда довёл себя разговорами до точки обморока от изнурения».

Ко второй половине 1920 года ораторствование и занятия политикой стали для Гитлера всем. Это было для него теперь больше, чем работа. Это было призвание. Это стало для него тем, что питает жизнь. Поскольку он оказался неспособным поддерживать человеческие отношения среди равных на продолжительный период жизни или заполнять свои дни работой в нормальной профессии — вкратце, поскольку он был неспособен жить того вида жизнью, которой наслаждаются почти все остальные — у него буквально не было ничего больше, чтобы придать системность и значение его жизни. Как это выразил Конрад Хайден, «у других есть друзья, жена, профессия; у него были только массы, к которым он обращался».

Следовательно, прогрессивная радикализация Гитлера не была приводима в действие лишь чисто политической тактикой. Другими словами, она не приводилась в движение только попыткой быть отличимым на оживлённой арене правой политики в Мюнхене. В этом также присутствовал личный элемент. Так же, как наркоман сделает что угодно, чтобы завладеть субстанцией — источником наркотического подъёма, вероятно, Гитлер приобрёл наркотическую зависимость к реагированию, получаемому им во время его речей, что усиливало его желание получить больше. Поскольку он получал самые большие отклики на наиболее вопиющие и экстремальные идеи, выражаемые им, он продолжал, усиливал и дальше развивал эти идеи в последующих речах.

Диалектическое взаимодействие между Гитлером и его аудиторией не ускользнуло от внимания его товарищей. Германн Эссер вспоминал: «Сначала Гитлер обращался к массам неосознанно, а затем осознанно. Но в действительности это массы сформировали Гитлера». В соответствии с Эссером «[Гитлер] обладал чувствительностью к [тенденциям]; он мог ощущать их, когда бы он ни выходил, и как следствие, это массы сформировали его; тут имело место взаимодействие [между Гитлером и его слушателями]».

Близко к традиционным понятиям о том, что делает гения — вера в индивидуума, у которого есть оригинальный взгляд на природу мира и который открывает взору устройство лучшего мира — Гитлер, говорил Эссер, не давал в своих речах текущих комментариев о повседневных политических событиях. Вместо этого, то что он говорил, принимало форму деклараций о природе вещей.

Обычным штампом его речей было рассматривать проблемы исторически. Для него вопросы национальной безопасности, понимание текущего затруднительного положения Германии и нахождение ответов на вопросы могли пониматься только исторически. Для Гитлера история была определяющим фактором в национальном самоосознании и в понимании соперников и союзников, равно как и никогда не иссякающим источником разъясняющих аналогий. Это была и память государств, и объект для изучения, чтобы понять правила государственного управления и международных дел. Это было средство для распознавания законов человеческого развития. Он всегда думал и будет думать исторически. И как оратор, и как политик, а впоследствии как диктатор, Гитлер изначально и прежде всего был человеком истории.

Теория Гитлера о том, как история оживляет политику и искусство государственного управления, исходила из его подхода к гению. Целью обращения к истории было не копировать и воспроизводить прошлое, но действовать как источник вдохновения для создания чего-то нового. Другими словами, Гитлер видел полезность истории в понимании настоящего и в определении будущих проблем. Когда в будущем он станет вешать картины с Фридрихом Великим и устанавливать бюсты Бисмарка в штаб-квартирах своей партии или в рейхсканцелярии, это будет означать только то, что он воодушевляется ими, а не то, что хочет быть Бисмарком или Фридрихом Великим. То же самое было верно в его отношении к Оливеру Кромвелю, вождю республиканского движения во время Английской гражданской войны семнадцатого века. Не подтверждая публично влияния на него Кромвеля, в частной обстановке он заявлял, что воодушевляется англичанином, восхищается им как самоназначенным диктатором, создателем Королевского военно-морского флота, и как противником парламентаризма, всеобщего избирательного права, коммунизма и римского католицизма.

Речи Гитлера 1920 года следовали общему шаблону, который определялся его подходом к истории: он изображал блестящее прошлое Германии, прежде чем нарисовать картину её жалкого настоящего. Затем он описывал причины, как он их видел, того, как первое стало вторым, следовал к определению средств борьбы с этой деградацией и затем заканчивал обещанием надежды на будущее.

Таким образом, Гитлер не определял себя лишь тем, против чего он выступал, и его цели не были ограничены поиском отмщения. Не был он и нигилистом. Примечательным образом его речи скорее были полны бактериологических метафор, чем — как это было столь популярно везде на правом политическом фланге Германии — упоминаний о том, как победоносную Германию ударили кинжалом в спину, подобно тому, как убивающий дракона герой Зигфрид из средневекового эпоса «Песнь Ниббелунгов» был предательски убит своим заклятым врагом Хагеном фон Тронхе. В то время как возможно отомстить за удар кинжалом в спину, такое невозможно сделать против бактерии. Борьба с бактерией, которая вела к деградации тела или метафорически — государства и общества — не требовала мести. Скорее Гитлер представлял точку зрения, что путём уничтожения бактерии, которая привела её к плачевному состоянию, Германия восстановится и впоследствии будет иммунной к новым инфекциям и станет способна жить хорошей и самостоятельной жизнью. Таким образом, Гитлер проповедовал разрушение как средство достижения цели, всегда определяя конечные цели в позитивных терминах. Именно это обещание «солнца свободы» сделает Гитлера привлекательным для поколения идеалистичных молодых немцев, которые достигли совершеннолетия между 1920-ми и 1940-ми годами.