Натан Эйдельман - «Быть может за хребтом Кавказа»
- Название:«Быть может за хребтом Кавказа»
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:«Наука» Главная редакция восточной литературы 1990
- Год:1990
- Город:Москва
- ISBN:5-02-016705-3
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Натан Эйдельман - «Быть может за хребтом Кавказа» краткое содержание
Тема книги — Россия и Кавказ XIX столетия, русская общественная мысль, литература в кавказском контексте.
На основе многочисленных документов, как опубликованных, так и обнаруженных в архивах Москвы, Ленинграда, Тбилиси, Иркутска, представлены кавказские дела, планы Грибоедова, Пушкина, Лермонтова, Огарева, Льва Толстого, декабристов.
Книга показывает, что кавказские встречи, впечатления лучших людей России оказали заметное влияние на их биографию и творчество.
«Быть может за хребтом Кавказа» - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Особенно любопытными становятся зачеркнутые строки: Грибоедов сначала решил прямо пожаловаться на прежнего шефа (не забудем, что бумага идет в Петербург, в правительство). Строка «его здесь мало поощряли» означает: «меня, Грибоедова, мало поощряли»; «два раза он получил чин за отличие, когда уже выслужил срочные годы, других награждений ему никаких не было», иначе говоря — «я, Грибоедов, получил коллежского асессора и надворного советника как положено, выслужив срок, хотя можно было бы выше оценить мною сделанное, дать новые чины пораньше». Сильные выражения «Паскевича» с просьбой поощрить Грибоедова («…я вменю себе в личное одолжение… прошу убедительнейше… назначить ему жалованье, которое бы обеспечивало его») свидетельствуют, что Грибоедов весной 1827 г. ясно понимает свое положение и заинтересованность генерала в его службе. Вполне возможно, что Паскевич сказал поэту нечто вроде: «Набросай бумагу посильнее моим именем». Заметим, однако, что фраза о жалованье, которое бы «обеспечивало от домашних забот», показалась Грибоедову уж слишком интимной: генерал Паскевич — близкий родственник, женатый на его двоюродной сестре; подчиненный, кажется, забылся, по-свойски напомнив кузену о домашних заботах, но быстро сообразил, что это все же не он, Грибоедов, пишет Паскевичу, а Паскевич — министру!
Наконец, последнее наблюдение: объявляя о своем желании получать жалованье прежнего поверенного в делах С. И. Мазаровича, подавшего в отставку вместе с Ермоловым (под началом Мазаровича Грибоедов прослужил в Персии с 1818 по 1822 г.), дипломат стремится улучшить свое действительно нелегкое финансовое положение, но одновременно приучает Петербург к тому, что фактически занимает место прежнего начальника…
Письмо от 13 апреля 1827 г., точнее черновой автограф его из грузинского архива, вдруг заводит нас в гущу отношений, сложнейших, часто непонятных, требующих серьезного исторического и нравственного изучения. Тут необходимо потолковать о многом и по порядку; нужно из тифлисской весны 1827 г. удалиться еще на восемь-девять лет в прошлое, разумеется никак не претендуя на подробное жизнеописание великого поэта — всего лишь некоторые, по нашему мнению существенные, заметки на Полях подобной биографии.
В конце августа 1818 г. губернский секретарь (т. е. мелкий чиновник 12-го класса) Александр Сергеевич Грибоедов впервые выехал из Петербурга на Кавказ. Сохранились сведения, что обсуждался другой далекий путь: за океан, в Соединенные Штаты, Филадельфию. Предпочтен Тегеран. Судьба.
От Петербурга до Тифлиса ехал около двух месяцев: сначала «радищевским путем» до Москвы (где задержался на неделю): 27 станций, 698 с четвертью верст.
От Москвы до «губернского города Воронежа» — еще 21 станция, 498 с четвертью верст.
Воронеж — Ставрополь: 35 станций, 861 верста.
Ставрополь — Екатериноградская: 11 станций, 250 с половиной верст.
Затем Кавказский хребет: 13 станций, 362 версты до Тифлиса.
Всего же от Невы до Куры — 107 станций и 2670 верст.
«Почтовый дорожник, или Описание всех почтовых дорог Российской империи», откуда взяты все эти сведения, не обременяет путешественника подробностями О состоянии пути; умалчивает, например, что последние 13 станций, может быть, стоят всех предыдущих; генерал М. С. Жуковский (который еще появится в нашем повествовании) сообщал жене, что ехал через горы «в плетенке из прутьев, как у нас хлеб или яйца возят, поставленной на салазки и, лучше сказать, на дне дощечки, как у крестьян иногда воду в кадках возят или дети с гор катаются. В таком экипаже, провожаемый, окруженный и ведомый двумястами грузин и осетин, из коих одни прокладывали через снега тропинку, другие везли, третьи поддерживали, чтобы экипаж мой не опрокинулся. Предшествовали мне три вола с вьюками моими на таких же салазках, и почта вьюками, на руках несомая… Я в гнезде как сатрап персидский и в медвежьей шубе. Я думал сперва, что с меня шутят, но сказали, что главнокомандующий раз так ехал» [ПД, ф. 513, № 15, л. 162. Письмо от 23 марта 1827 г.].
Другой генерал, еще более важный для нашего рассказа, однажды жаловался в середине февраля, что «по состоянию в России дорог прежде половины мая не могу поехать из Петербурга [на Кавказ], разве пожелать утонуть в грязи» [Ермолов. Письма, с. 5].
С 1818 по 1828 г. Грибоедов проделал этот путь семь раз: четыре маршрута с севера на юг, три — с юга на север. Вернулся бы из последнего, тегеранского — было бы восемь…
Семь дорог, около двадцати тысяч верст, да сверх того «дороги без станций» — из Тифлиса дальше на юг, до Тебриза и Тегерана. Всего же Грибоедов наездил по кавказским и закавказским путям «чистого времени» больше двух лет, путешествуя со средней скоростью 40–50 верст за сутки. Однажды напишет другу: «Объявляю тебе отъезд мой за тридцать земель, словно на мне отягчело пророчество: „И будет ти всякое место в передвижение“».
В другой раз веселее: «Верь мне, чудесно всю жизнь прокататься на четырех колесах; кровь волнуется, высокие мысли бродят и мчат далеко за обыкновенные пределы наших опытов […] Но остановки, отдыхи двухнедельные, двухмесячные для меня пагубны, завьюсь чужим вихрем».
Дорога — философская категория, похожая на жизнь, где есть начало, конец и цель (пусть призрачная):
В повозке так-то на пути
Необозримою равниной, сидя праздно,
Все что-то видно впереди,
Светло, синё, разнообразно;
И едешь час, и два, день целый. Вот резво
Домчались к отдыху: ночлег, куда ни взглянешь,
Все та же гладь и степь, и пусто, и мертво…
Медленные дороги XIX столетия, дороги Грибоедова, Пушкина, Толстого, по мере движения дарившие счастье:
Хвала тебе, седой Кавказ,
Онегин тронут первый раз…
Белинский : «С легкой руки Пушкина Кавказ сделался для русских заветною страною не только широкой, раздольной воли, но и неисчерпаемой поэзии, странной кипучей жизни и смелых мечтаний!»
Лермонтов : «…изъездил Линию всю вдоль, от Кизляра до Тамани, переехал горы, был в Шуше, в Кубе, в Шемахе, в Кахетии, одетый по-черкесски, с ружьем за плечами; ночевал в чистом поле, засыпал под крик шакалов, ел чурек, пил кахетинское даже… Я сделался ужасным бродягой, а право, я расположен к этому роду жизни».
Лев Толстой : «Край… в котором так странно соединяются две самые противоположные вещи: война и свобода».
И снова быстрые потомки с некоторой завистью наблюдают медленных предков.
Ю. Тынянов — В. Шкловскому (15 января 1939 г.): «Думаю о Грибоедове и других и под конец перестал понимать, как у них хватило времени всего наворотить? Не так уж долго жили, много ездили…»
21 октября 1818 г. Грибоедов впервые видит «губернский город Тифлис».
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: