Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

И о своих церковных препонах не вспоминал Колчак никогда. Даже когда через 13 лет, в Севастополе, вице-адмирал Колчак, командующий Черноморским флотом, вступил в борьбу с церковным начальством Крыма за право одного своего подчинённого выдать дочку замуж посередь великого поста (и, естественно, одержал победу), то о такой же точно своей истории, бывшей в Иркутске, не вспомнил. В письме возлюбленной, Анне Тимирёвой он писал:

«После двух часов обсуждения этого вопроса я, опираясь на широкую эрудицию Веселкина (коменданта Севастопольской крепости — Ю. Ч.) в церковных вопросах, блестяще доказал, что брак, как таинство, с догматической и канонической стороны может и должен быть совершен в любое время… Епископы, по-видимому, впали в панику, но разбить нас не смогли, и, когда я дошёл до Оригена, — дали разрешение. Присутствуя на Торжестве православия (особой праздничной службе в кафедральном соборе Севастополя — Ю. Ч.), я немного опасался, не буду ли предан анафеме, но всё обошлось благополучно… [Я] для вящего утверждения принял обязанности посаженного отца — полагаю, что теперь всякое сопротивление будет бесполезно. Как изволите усмотреть, командующему флотом приходится иногда заниматься удивительными делами» [ «Милая, обожаемая…», с. 145–146.].

Как похожа история, и как похоже поведение «владык», владычествующих над беззащитными и гнущих спину перед властью. Теперь они впали в панику, надо полагать, вовсе не от худшего знания восточной патристики, а по вполне мирским причинам. Боязнь анафемы — конечно, шутка, но решение на всякий случай сесть во главе свадебного стола (о чём заранее будет всем объявлено) — отнюдь. Но ни здесь, ни в своей иркутской истории не увидел адмирал никакой мирской подоплёки.

Подоплёки и я не знаю в точности, но догадка у меня есть. Для властей Колчак был человеком Географического общества, вокруг которого соединялась либеральная интеллигенция, видевшая в нём своего героя. Возможно, что Колчак сам поставил себя в положение — если, например, в какой-нибудь телеграмме соглашался на доклад в Обществе, но уклонился от приглашения к начальству. Мог сослаться на занятость — ему надо было сдать дела, отправить в Петербург людей и всё имущество экспедиции, написать отчёт и жениться.

Намекает на такое уклонение газетная заметка, выражающая радость, что, несмотря на чрезвычайную спешку, «тем не менее, как мы слышали, г. Колчак намеревается сделать краткое сообщение в отделе» [227] Газета «Восточное обозрение», 1904, 29 фев., с. 2. . На самом деле доклад планировался на весь вечер, как на деле и оказалось: Колчак говорил два часа. А Отдел — напротив дворца генерал-губернатора, куда герой так и не собрался.

Начальство такого вообще не терпит, а тут бунт в Якутске. 28 февраля Кутайсов по телеграфу запрашивал у министра внутренних дел Вячеслава Плеве разрешение на цензуру всех сообщений, в том числе писем, из Якутска (и назавтра же получил его), так вот нате: Якутск сам прибыл в лице подозрительного героя.

И ещё отношения властей с Отделом. Как раз незадолго до возвращения Колчака граф Кутайсов впервые обратил на Общество властный взгляд — уволил Антона Станиловского, консерватора Музея, библиотекаря и основного лектора, то есть того человека, трудами и вдохновением которого Отдел, можно сказать, и держался. За что? По сути, за то, что давно всем было известно: что тот — «ссыльный» с польской фамилией (даже не поляк), а поляки крамольники. Отдел наполовину из них и состоял, как, впрочем, и вся иркутская интеллигенция. Ссыльным он не был, но его хорошо знали, часто поминали в газетах, и, конечно, указали на него Кутайсову (начавшему своё правление с арестов).

Теперь бы генералу как раз удобно было своим приходом показать, что он наказует лишь крамолу, а не интеллигенцию вообще, но он не пришел, наказуя этим именно интеллигенцию, и не только иркутскую, а вообще. Естественно, остальные подыграли главному лицу Восточной Сибири. Наблюдателя, думаю, на доклад послали, и не одного, но самому начальству присутствовать было бы неуютно — а вдруг герой скажет лишнее? Как себя вести? Нет, проще не заметить события, а потом уж, если нужно, и гнев явить.

Анна Васильевна Тимирёва в год знакомства с Колчаком (1915)

Чтобы попробовать доказать это, надо работать в архивах, включая иркутские, что мне уже не под силу, однако можно сказать уверенно, что какая-то переписка о героическом и строптивом лейтенанте велась, а значит, её следует искать.

Колчак же, судя по всему, никакой возни вокруг себя просто не заметил. Он вообще слабо чувствовал подоплёку дел, понимал смысл слов буквально, не умел сопоставлять внешне несходные факты, чем (наряду, конечно, и с разными другими причинами) через 15 лет погубил и себя, и Аннушку Тимирёву, и всё белое дело.

В сентябре 1919 года, после того, как его армии всё лето отступали, Колчак вдруг бросил их в контрнаступление. Оно совсем не было обеспечено ни пополнениями, ни снаряжением и было похоже на печально известную «авантюру Керенского» на германском фронте летом 1917 года.

И то и другое были в своё время нужны для восстановления боеспособности войска, начавшго распадаться, и оба провалились, лишь ускорив тем общий распад.

Единственной свежей воинской частью был у Колчака казачий корпус генерала Иванова-Ринова. В 1914 году Павел Иванов-Ринов был всего лишь полицейским подполковником, в 1916 стал ферганским военным губернатором, знал толк в подавлении восстаний, в облавах и допросах. В 1918 он — активный участник изгнания большевиков, стал генералом (приказ Сибирского правительства в Томске) и атаманом Сибирского казачьего войска, но воевал по тылам. В июле 1919 Колчак вверил ему Отдельный Сибирский казачий корпус, а в августе произвёл в генерал-лейтенанты.

Разбив на левом (южном) фланге небольшую бригаду красных и получив за это в сентябре от Колчака георгиевский крест, Иванов-Ринов далее воевать не стал, на приказы Верховного не откликался. Левый фланг остался открытым, красные вошли в тыл белым, наступление которых обратилось в общее отступление, и фронт их стал разваливаться.

Колчак на фронте вручает награды

От Колчака все ждали решительных действий, и он кричал, стуча кулаком. Военный министр Алексей Будберг требовал сменить непокорного командира корпуса на одного из командиров его дивизий (уверяя: там ведь «молодцы, которые повели бы за собой свои части»), однако Колчак, откричав, лишь послал Ринову очередной (шестой) приказ наступать. Тогда колчаковский главком Михаил Дитерихс отстранил Ринова от командования своим приказом, и последовал скверный водевиль.