Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

Тут уж и лейтенант встревожился:

— Что значит, почти?

— То и значит, — грустно ответил Попов. — останется тракт на Култук. 120 вёрст, половина в горах, до Байкала, а затем 270 вдоль южного берега Байкала до железной дороги. Да учтите весеннюю распутицу.

— Каким же образом предполагается обеспечить снабжение войск и флота?

Ответы обоих иркутян были удручающи: хотя Маковецкий во всём винил анархистов, а Попов — чиновников, однако суть была одна и та же. Военное ведомство не нашло лучшего, чем закрыть железную дорогу для гражданских грузов, а это лишь ухудшило дело — сани, которыми можно бы усилить байкальский обоз, теперь возят продовольствие в Иркутск. Ему и нужно-то всего 25 вагонов в сутки, один товарный состав, но отменить питерский запрет невозможно. Еда дорожает, фронт без боеприпасов останется, зато крестьянин доволен: везёт тех, кто лучше платит.

байкальский железнодорожный паром,

1903 г.

И, самое обидное, беда была заложена в сам проект железной дороги, когда горный путь от Иркутска на Култук был отвергнут и заменён почти ровным путём вдоль Ангары, всего 60 вёрст до Байкала, да столько же — ледокол-паромом по Байкалу. Торжественно открыли всю линию, от Петербурга через Харбин до Владивостока и Порт-Артура, а Кругобайкальскую линию объявили третьей очередью. Вместо неё летом ходят два парома (4 пары поездов в сутки), а сейчас возят грузы и пассажиров в санях. С февраля открыт рельсовый зимник, очень ненадёжный из-за трещин во льду. Так будет весь март, а потом и вовсе: только горный тракт аж до мая.

Колчак отлично знал, что такое горный гужевой тракт, как он срывает самые скромные планы, но едва ли мог даже в кошмаре допустить, что война с Японией уже проиграна, и притом именно здесь, в Иркутске, где рельсы так предательски гладко уходят на юг вдоль Ангары. [225] Уже после выхода первого издания мне стала известна чеканная (и более общая) фраза Колчака на сей счёт: «военная сила, проигравшая войну, проиграла ее до начала военных действий», причём «Вопроса о подготовке к войне не было вовсе» [Дроков, 2009, с. 425]. Примеч. 2015 г.

Нет, найдётся выход, не болваны же сидят в Петербурге.

Кто там сидит в действительности, он понял позже, в ходе войны. И, вернувшись из плена, яро взялся за создание Морского генштаба. Но это будет потом. А пока, узнав, что железная дорога по льду стала сейчас работать без аварий и берёт больше половины потока грузов, Колчак вроде бы успокоился — мы с Бегичевым доедем, а интенданты как-нибудь месячный запас войскам и флоту обеспечат.

В дверях явился, наконец, счастливый Кириллов с большой мятой картой Сибирского моря. Колчак сразу встал, сказал «спасибо, господа», и все двинулись к залу.

Полутёмный зал переполнен, поблескивают музейные витрины. Пронесся шумок, Кириллов открутил фитили всех четырёх ламп-молний, и стало светло. Высветились большой обветренный нос, золотые трёхзвёздные погоны лейтенанта, и все сто человек, как один, встали. К кафедре он шел, оглохши от рукоплесканий, и видел только сиявшие восторгом глаза Сони, невесты.

Это было второго марта. А третьего марта в гостиницу пришёл господин Родионов из «Губернских ведомостей», долго расспрашивал лейтенанта об изумительном походе и потом подробно описал его в газете. (Наоборот, считавшее себя либеральным «Восточное обозрение» ограничилось кратким сухим пересказом доклада — видать, разочаровал Попова лейтенант, явно сторонившийся гражданских тем.)

Четвёртого, листая в гостинице свежие газеты, Колчак развернул «Восточное обозрение», и оттуда выпорхнул листок-вкладыш. Лёг на краешек ковра, и Соня присела быстренько, подняла и отдала Саше, чтоб не утруждал распухшие свои суставы. Листок являл собой «Прибавление к № 53, ночные телеграммы». Среди бравурных депеш с театра войны там поместилась и такая:

«По случаю отбытия в командировку Великого князя Константина Константиновича исполнение обязанностей главного начальника военно-учебных заведений возложено на генерал-лейтенанта Анучина».

Вот это да. Вот это успел. В последний день ухватил Бианки президента. Как и у Беннета, промчался лейтенант по самому краешку.

Пятого были свадьба и брачная ночь, восьмого был сдан на почту отчёт для Академии наук, а девятого был вокзал. Ей и отцу — Сибирский экспресс на Петербург, ему и Бегичеву — почтовопассажирский на Харбин, далее воинским литерным. Ползти по недостроенной дороге, среди враждебного населения, часто даже разбойного. Им воевать и терять друзей, ей ждать и надеяться.

«Мне очень жаль, что я не могу прибыть в Петербург лично и вынужден бросить, может быть, навсегда недоконченными свои работы и дневники, но что делать, иначе поступить я не считаю себя вправе; ведь я, в конце концов, не учёный, а морской офицер» (Письмо к В. Л. Бианки — [Синюков, с. 185]).

Ещё через три недели кончился март, и протоиерей Измаил Соколов поставил в этой истории жирную точку, записав в метрической книге дословно следующее:

«Итого в марте месяце свенчано: браком один (1), лиц два (2)» [Серебренников, с. 14].

Нет, не подумайте, что в иное время здесь венчали на царство или свершали групповые браки. Нет. Запись эту привожу для того лишь, чтобы дать понять, что церковная бюрократия не лучше гражданской и военной, что бессмысленно было бы что-то объяснять, кого-то упрашивать.

Никогда впоследствии ни словом не помянул Колчак, как странно его принял Иркутск. Молчат и историки. Казалось бы, в тогдашнем патриотическом угаре казённый Иркутск должен был героя, только что получившего орден [226] Коломейцев, Колчак и Матисен награждены орденом св. Владимира IV степени приказом по Морскому ведомству от 3 (16) дек. 1903 г. за участие в плавании с Толлем. За свой поход Колчак как офицер не получил ничего, зато РГО наградило его в 1906 г. Большой Константиновской медалью именно за этот поход. и шагающего изо льдов в пламя, триумфом встретить, а встретило его одно лишь Географическое общество. О его докладе газеты Иркутска объявили загодя, но из начальства не пришёл никто. А ведь осенью, на доклад Матисена, пожаловал сам генерал-губернатор Александр Пантелеев. Правда, теперь шла война, и в день доклада генерал-губернатор (новый, Кутайсов), отбыл на Байкал, но мог бы послать на доклад кого-то из свиты, предложить перенести доклад или хотя бы принять героя в другой день у себя. Так нет же.

А гражданский губернатор, накануне посетивший с супругой патриотическую лекцию в Общественном собрании, — он-то почему не пришёл и никого не прислал? А генералы из штаба округа? Зато был на докладе Колчака цензор «Епархиальных ведомостей», журнала, источавшего умильный патриотизм. Был как давний член Отдела. Вместе со всеми он стоя рукоплескал докладчику, но журнал о Колчаке промолчал вовсе. Тут уж ясней ясного — не велел владыка.