Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

Таким образом, в этом отношении установлена полная достоверность того, что даже после осуждения Алексей подвергался пыткам. […]

Наконец, резкий характер развязки, при вероятном вмешательстве какого-то насилия — топора, яда или чрезмерных пыток, — по-видимому, вполне подтверждается весьма знаменательным случаем. Перехваченное, подобно донесению Плейера, донесение де Би [286]навлекло на его автора жестокую немилость; произведено было дерзкое вторжение в его жилище в нарушение общепринятых дипломатических обычаев. […]

И, в сущности, с исторической точки зрения нам кажется довольно безразличной действительная причина, повлекшая исчезновение несчастного царевича. Нравственно Петр, во всяком случае, остается за нее ответственным. В этом процессе, где были судимы одни намерения, планы царя не подлежат сомнению: он хотел во что бы то ни стало избавиться от сына, и эта зловещая черта наложила на него свой отпечаток навеки. Его поведение после события также исключает всякую попытку извинения. В журнале петербургского гарнизона и в частных записках Меншикова мы находим подробности времяпрепровождения первых дней после трагической развязки, заставляющие содрогнуться:

«27 июня (следующий день после смерти царевича): после обедни у церкви Св. Троицы и благодарного молебна о Полтавской баталии пополудни во 2 часу была пущена для сигнала ракета, по которой палили с крепости…. Того же числа в девять часов пополудни тело царевича из Трубецкого раскату вынесено в губернаторский дом, что в гарнизоне.

28 июня. Тело царевича пополуночи в 10 часов вынесли к (церкви — Ю. Ч. ) Троицы, где и поставлено.

29 июня. В тезоименитство Его Величества (после обычного богослужения и пальбы) спущен в адмиралтействе новопо-строенный корабль „Лесной“, который построен Его Величеством собственным тщанием, где изволил быть и Его Величество и прочие господа сенаторы и министры, и веселились довольно».

В депешах от 4 и 8 июля Петр также сообщает об обеде, данном по этому случаю в Летнем дворце, о ночном празднестве и фейерверке. Спрошенный членами дипломатического корпуса относительно ношения траура, канцлер дал отрицательный ответ, потому что царевич умер, как преступник. И имперский резидент (Плейер — Ю. Ч. ) утверждает, что если Екатерина выказывала некоторую печаль среди этих кощунственных развлечений, то Петр казался веселым, как всегда. Даже от этого высшего оскорбления не была избавлена печальная участь сына Евдокии… [287]

Петр сохранил свое хорошее расположение духа. Месяц спустя после катастрофы, 1 августа 1718 года, в письме к Екатерине из Ревеля веселым тоном, с видимым удовольствием переживая воспоминание, он утверждает, что собрал улики, еще более важные, чем все остальные, до сих пор полученные, изобличающие того, кого уже нет на свете. Алексей будто бы пытался вступить в соглашение с Карлом XII. В конце года по приказанию государя была выбита медаль с изображением царской короны, парящей в воздухе и освещенной лучами солнца, пробивающимися сквозь тучи. Внизу надпись «Горизонт очистился».

Историк права Сергей Викторский, в общем, ценивший Петра, уделил, однако, 26 страниц одному лишь описанию «того, за какие же преступные деяния, прежде необложенные смертной казнью,эта кара угрожает в первую четверть XVIII столетия» [Викторский, с. 146]. Например, задержка доставки почты.

Новшества Петра в области телесных наказанийАлександр Тимофеев перечислил всего (!) на трех страницах; зато у него мы находим и вывод об их бессмысленности:

«Возлагая надежды на страх и жесточь, Петр Великий упустил из виду, что… боязнь кнута или казни перевешивалась чрезмерной тягостью существования». «Яркий пример этого представляют указы, имевшие целью предупредить побеги из армии». А именно, указ 1705 г. предписывал вешать беглых (каждого третьего) и укрывателей; но побеги лишь усиливались, пришло «сознание бессилия», требовались солдаты, а не трупы, и казнь заменили поркой; а указ 1713 г. обещал прощение при добровольной явке; и это не помогло, так что указ 1719 г. взывал уже к боязни «не только здешней казни, но и суда Божия» [Тимофеев, с. 82–84].

Для нашей же темы важно следующее:

«Увещания становятся еще трогательнее и подробнее в царствование Анны Иоанновны, в эпоху бироновщины, когда тяготы военной службы возросли, „жесточь“ усилилась; бежали не только солдаты, но и кадеты». Многие себя уродовали, чего, как убеждал указ, «и у варваров не водится» (там же, с. 84).

Казалось бы, хуже, чем при Петре, быть не может, но ведь было (так, набор в рекруты более чем удвоился [П-2, с. 314]), и в этой-то обстановке герои Очерка 4 вершили свои подвиги.

Катастрофическое сокращение населения, которое казенные историки именуют измышлением Милюкова или его неумением считать, в действительности имело место: сокращение было оценено еще петровским Сенатом в почти 25 %, а Милюков как раз снизил оценку до 20 % [Ключевский, с. 117]. Эта оценка была основана на уменьшении числа дворов за 32 года между переписями.

Главными ошибками Милюкова принято считать 1) отнесение им основной убыли населения ко времени правления Петра (за 1700–1710 убыло вчетверо больше, чем за 1673–1699 — писал он, не приведя расчетов [Милюков, 1905,с. 188]););2)объединение в одну графу погибших, умерших, ушедших в разбой, нищих и сбежавших; 3) смешение понятий «опустевший двор» и «неучтенный двор».

Разумеется, так поступать Милюкову без подробных объяснений не следовало, и, тем самым, указание критиков справедливо. Однако их вывод ложен: внимательное чтение его книг [Милюков, 1900; 1905] убеждает, что в качественных выводах своих он не ошибся. Его занимало сокращение налогооблагаемой базы при Петре, и он его действительно показал — не хватает только оценки числа беглецов, плативших подати на новом месте.

Другой вопрос — насколько оно было вызвано действиями Петра, а насколько системой власти. Петр в то время действовал, в основном, на Севере — в Архангельске и Петербурге, и как раз в этих двух губерниях отмечено катастрофическое обезлюдение, около 40 % дворов. Причину обезлюдения Милюков пояснил на типичной волости. Это Малая Веретея Белозерского уезда, где

«описано 11 поместьев, в этих поместьях 7 помещичьих дворов, в которых живут только 4 человека дворян мужского пола. Остальные помещики, 6 человек, по государеву указу взяты в драгуны, один в школьное учение; в их дворах остались либо жена с детьми 9–10 лет, либо мать или брат на возрасте, либо просто живут дворовые люди… Из таких покинутых деревень чаще всего бегут крестьяне».

Родные не знают, где их угнанные главы семей, помещики (!). Здесь