Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

3) Построена на удивление основательно: например, есть проушины, а они требуют много труда и большого запаса не только времени, но и древесины (при обломе проушины при стесывании доски надо начинать доску заново).

4) Построена никак не на таймырском берегу (где в плавнике преобладает лиственница и практически нет осины), а много южнее, где осина преобладает.

5) Лодка почти не была использована: не видно следов гниения, даже на легко гниющих деталях. Наблюдаемое разрушение их — почти исключительно за счет ветра и трения.

Всё это вместе исключает возможность как ее изначальной принадлежности кочу, построенному на плотбище (верфи), европейском или сибирском, так и ее изготовлениия в пути, взамен утраченной. Вернее допустить, что лодка построена в ходе долгой зимовки в зоне разнолесья, что возможно южнее Хеты (вероятно, на Котуе). И прибыла она к мысу Фаддея посуху — либо на палубе коча, но почему-то почти не применялась, либо поставленная на пару саней.

Далее (в Повести) мы узнаем, сколь последнее обременительно, но в ПСФ лодка как минимум вдвое легче. На Таймыре собрать многих людей с оленями или собаками было крайне трудно, но исключить такой вариант нельзя — наши путники могли платить щедро, и притом весьма нужными товарами.

Если принять юго-западный вариант, то привезенная лодка могла быть, по всей видимости, единственной, тогда как остальные пришлось изготовлять на месте. Поэтому полное уничтожение второй лодки гидрографами — утрата невосполнимая и особенно досадная. Замечу лишь, что их начальник А. И. Косой вспомнил (с чужих слов) сожженую у избушки лодку как плоскодонку. Это — то самое, что можно было сравнительно быстро сколотить на месте из самодельных досок (железные гвозди у путников были: один найден на острове), используя для конопатки мох и жир.

Была ли плоскодонка у избушки той же самой лодкой, на которой уцелевшие путники покинули остров Фаддея, неясно. Если нет, то лодок было как минимум три. Кроме того, в ИПРАМ дважды мельком замечено, что остатки на острове Фаддея могли принадлежать двум лодкам. Это утверждал и капитан «Якутии» Александр Белугин [ИПРАМ, с. 9], помогавший Окладникову. Если так, то число лодок могло достигать четырех, и лодки могли быть основным транспортным средством ПСФ.

Никифор Бегичев, «последний землепроходец», хорошо известен (в частности, см. Повесть). Его воспоминания до сих пор не изданы, и это понятно — текст местами бессвязен. Видно, что автор сам не писал и не диктовал, а рассказывал, что писавший, не поспевая, пропускал слова, а то и куски фраз, надеясь вписать их позже, но не всё вписал. Точнее, он впоследствии вписал даты, вёрсты и градусы из бегичевского дневника (часть его сохранилась), но и только. Приходится додумывать, это ненадежно, поэтому все, кто пользовался этими воспоминаниями, ограничивались отдельными фрагментами, сколько-то цельными и понятными. Увы, нам придется последовать их примеру, однако можно и нужно привлечь места, до сих пор не использованные.

К теме таймырских исторических параллелей относятся два эпизода. Первый произошел в поселке Хатанга в феврале 1909 года. Бегичева, вернувшегося с летнего промысла, пригласил к себе главарь недавно прибывшей в Хатангу шайки из 18 беглых убийц и грабителей. Он ходил в мундире полицейского пристава (видимо, им же убитого) с орденами, и это заставило меня вспомнить атаманскую булаву в бухте Симса и рассказать здесь сам эпизод.

Шайка бежала в Арктику, беглецы, не понимавшие географии (хотя у трех было среднее образование), просили Бегичева проводить их до Америки (!). Он объяснил невозможность этого и предложил им весной пробираться реками и лесами до ленских золотых приисков — с деньгами и оружием это возможно, а там можно затеряться среди старателей, сделать себе паспорта и уехать.

«И этот путь им очень понравился», пишет Бегичев. Но они решили ждать весны, и их настиг отряд из офицера и 17 солдат. Несмотря на равные силы, 6 разбойников («которые посмелее») были убиты, живые сдались, были отвезены в Красноярск, где троих приговорили к каторге, а остальных повесили (напомню, был пик «столыпинской реакции»). Впоследствии Бегичев размышлял:

«Я очень об них сожалел. Некоторые ребята очень были хорошие, со мной они обходились очень вежливо. В заключение скажу, если бы из них был хотя бы один человек знающий, то они бы ушли и добрались бы благополучно до Бодайбо, а там бы и скрылись. Но для этого надо людям быть, чтобы ни перед чем не останавливаться, а они боялись пуститься в путь лесами, где ни один человек никогда не проходил» [Бегичев, с. 87].

Те, у мыса Фаддея, не побоялись, и кто-то, может быть, спасся. Кто мог спастись, а кто нет, проясняет второй эпизод. На остров, ныне носящий его имя, Бегичев ходил с двумя спутниками, это были Николай Семенов и Ефим Горкин. Оба не были ни новичками, ни слабаками, а остров полюбили настолько сильнее «большой земли», что в 1912 году решили зазимовать там еще раз, после отъезда самого Бегичева. Напрасно он напоминал им: «вы промышленники неважные и из вас [за] все время… ни один не убил диких оленей» — они были уверены, что всё смогут сами.

В итоге оба, съев привезенные с материка припасы, умерли с голоду. Они сумели оставить записки. Согласно Бегичеву,

«В дневнике своем пишет Горкин, если бы вы были, Никифор, Алексеевич, то с нами этого никогда бы не случилось. А также пишет Семенов, когда был Бегичев, то у нас был полон амбар жирного мяса… а теперь у нас нет ничего и мы напрасно понадеялись на себя» [Бегичев, с. 97].

Сделаем скидку на некоторое самолюбование Бегичева, вполне оправданное, примем это свидетельство как истинное и тогда поймем, насколько могут переоценить свои возможности даже опытные полярники. Если и на не слишком северном острове, изобильном дичью, хорошо снабженные охотники не смогли выжить самостоятельно, то что говорить о троих беглецах в шатучей поварне у мыса Фаддея? Шансов у них явно не было никаких.

Иногда пишут, что мореходы могли обогнуть мыс Челюскин в какое-то особо удачное лето. В самом деле, Курочкин успешно проплыл дальше всех в особо теплое лето, так не могли ли и наши герои совершить нечто сходное у мыса Челюскин? Рассмотрим данную версию.

Даже в самые теплые годы, бывавшие в ходе LIA, едва удавались куда более легкие плавания в куда более доступных местах, нежели у северного берега Таймыра; на нем же неизвестно ничего, кроме «древних огнищ» у мыса Лемана при входе в залив Миддендорфа (см. с. 32).

Малый ледниковый период по данным озёрных отложений