Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

(Опущено описание двух драк, их жертв и судьбы вещей убитого Меркурьева}

Да в нынешном во 163-м году марта в 25 день в [яс]ашном зимовье посылали мы з государевою казною служывых и промышленых лю[дей в Я]куцкой острог. И оне поднятца з государевою казною не могли, потому что [де мы го] лодны, кормом нужны, едим де мы заморную рыбу кету. В том оне [и чело]битную подали за руками. Да в нынешном же во 163-м году марта [в 26] день в ясашном зимовье охочей служывой человек Юрье Селиверстов [пр]очитал наказную память, которая послана к Михайлу Стадухину. А велено ему, Михайлу, по той наказной памяти с Анандыри реки высл[ать] служывых людей Семена Мотору с товарищы, да торгового человека Онисимка Костромина, да промышленова человека Ивана Бугра с товарищы [424]. И яз, Семейко, от государевы казны тех людей не отпустил, потому что служыли мы государеву службу с ними вместе, и что есть государевы казны в зборе, и мы тое государеву казну и отпровадим вместе ж. Да роспись послан у ково сколько явлено кости рыбья зубу 160-го году промыслу да 162-го году промыслу.

Послана ж под сею отпискою челобитная служывых и промышленых людей Федотка Ветошки да Онисимка Костромина с товарищы об нужах; послана ж другая их же челобитная на Митьку Васильева; послана ж челобитная служывого человека Микитки Семенова; послана ж челобитная служывых людей Пашка Кокоулина да Митьки Васильева об нужах; послана ж челобитная изветная охочево служывого промышленово человека Данилка Филипова, который пришел на Анандырь с Юрьем Селиверстовым с охочим служывым, что сказал он, Данилко, государево дело на нево, Юрья, послана ж под сею отпискою. Да 163-го году февраля в 10 день мы, Семейка да Микитка, сказали служывым и промышленым людям, чтоб им итти з государевою казною. И оне сказали, дайте де вы нам подумать. Да марта в 25 день мы же, Семейка и Микитка, говорили в другой ряд служывым и промышленым людям, чтоб итти до Светлово воскресенья (до пасхи, 16 апр.} за две недели. И служывой Ветошка Емельянов говорил, яз де холоп государев на государеву службу готов. А служывой человек Митька Васильев говорил, станете де вы меня изгонять, и яз де отойду к Юрью Селиверстову, а казны де, мне волотчи немошно. И служывой Салдатко говорил и промышленые люди Онисимко Костромин да Васька Бугор с товарищы стали говорить, будет де у нас челобитная за руками об нуже своей и о кормовой скудости, и Митька говорил, я де с миром же бью челом.

И мы с той поры стали писать отписки, потому что говорили, напишите де вы отписки в Якуцкой острог, а мы подадим челобитную повольте де вы нам наниз итти с отписками кому, а нашу челобитную пошлите под отпискою в Якуцкой острог. И как служывые и промышленые люди написали челобитную и Митька узнал, что у нас отписки писаны, а бумаги стало только, и он, Митька, Евсевейковым наученьем и своим умышленьем стал говорить, я де вам в службе не отказывал, тяну де я казну [государеву], а время испоздав. А железа на подарки иноземцом у нас нет и бумаги у нас писчей нет же.

Да нынешнаго 163-го году ноября в 21 день взяли мы государева ясаку с ходынсково мужыка Кеото да з брата ево Лулания с охочим служывым человеком с Юрьем Селиверстовым вместе 5 пластин собольих и всякую мы государеву службу служым с ним, Юрьем, вместе. Да в нынешном же во 163-м году марта в 22 день взяли мы в аманаты для государева ясаку ходынсково мужыка имянем Меягин сына ево родново с ним же, Юрьем Селиверстовым, вместе. А ясаку у него на нынешной 163-й год не взято, потому что тот аманат взят поздо, а сказывают аманаты, что де отец у нево доброй мужык. Да в вожах пошел от нас с теми людьми с Сидорком Емельяновым да с Панфилком Лаврентьевым тот же аманат Чекчой, а в свое место он, Чекчой, оставил (другого аманата}. А тот Сидорко и Панфил посланы с отписками до Колымы реки (т. е. до устья Малого Анюя}. А на Колыме реке велено те отписки отдать служывым людям или торговым и промышленым, хто будет ходоков.

А отписки посланы апреля в 4 день.

На полпути между мысами Аачим и Биллингса лежит небольшой мыс со странным названием — Шалаурова Изба (см. карту на с. 131). Дали его в 1823 году морские офицеры Фердинанд Врангель и Федор Матюшкин, будущие адмиралы. Там действительно стояли тогда развалины сложенной из плавника русской избы, а в них вот уже сороковой год мёрзли обглоданные зверьми скелеты. Был ли среди них скелет самого Шалаурова, неизвестно.

Устюжанин Никита Шалауров, купец и мореход, замечателен во многом, и странно, что о нём до сих пор нет книги (дореволюционные статьи о нем указаны в РБС). В 1762 г. он впервые после Ивана Рубца (1662 г.) доплыл морем до Чаунской губы, затем достиг мыса Шелагского, причем вернулся. В 1764 г. он доплыл до мыса Шалаурова Изба, но оттуда уже не вернулся. Историк географии Вадим Греков, один из немногих, кто в своей книге отвел ему главку, писал:

«Эти плавания замечательны тем, что являются первой, после Второй Камчатской экспедиции, попыткой продолжить исследование пути из Северного Ледовитого океана в Тихий океан, предпринятой по инициативе „партикулярных“ людей».

Верно, и еще следует сказать, что они были последней попыткой частных лиц предпринять собственное путешествие в российской Арктике, а заодно и последней попыткой открыть СВ-проход из Сибири. После Шалаурова арктический берег сто лет изучали редко и только с суши.

Чего только не писали о замечательном купце-первопроходце — и что не он был главным в плаваниях, и что он дочиста разорился, оплачивая оные плавания, и что отравили его злые чукчи, дав ему вместе с противоцынготным средством (мочёной морошкой) яду.

Не знаю, целиком ли он разорился, но достоверно, что с ватагой он заключил примечательный договор, где обещал им (в основном, беглым и «инородцам», не вложившим в дело ни гроша) половину будущей прибыли. В Чаунской губе, писал он, множество моржей и даже китов. (Почему он ничего не добыл, неясно — возможно, добыл, где-то продал, растратил выручку и скрыл ее, не имея денег платить десятину.) Его спутник Филип Вертлюгов (видимо, ссыльный разжалованный мичман) составил первую карту берега от устья Колымы до Шелагского, причем берег «изображен с геодезической верностью, делающей немалую честь сочинителю» [Врангель, 1948, с. 76].

Шалауров обернулся в Москву и обратно за неполных два года, и это поразительно до нереальности, но это было. Помогло ему, кроме удивительных его качеств, то, что сибирский губернатор, уже известный нам Соймонов, сам собирался в Москву и взял необыкновенного купца, коего оценил, с собой. В молодости он сделал всё, что мог, для прекращения ВСЭ и теперь, в старости, делал всё, что мог, для обратного. Соймонов привел Шалаурова в Московскую контору Сената, отчего дело было решено сразу же. Получив указ и деньги, купец молниеносно вернулся в Нижнеколымск и сумел не упустить лето, хотя был мучим болезнью и местными чиновниками. Едва живой и в особо холодный год (см. ниже, графики на с. 363), он не имел шансов спастись.