Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

Последним походом, где погиб (конец 1764 г.), Шалауров руководил сам, и на восток он проплыл дальше, чем кто-либо до Норденшельда. О Дежневе и других нет ясных свидетельств пребывания восточнее мыса Аачим, а Шалауров там оставил избу. Потому нельзя его забывать.

Еще одна причина помнить Шалаурова та, что он кое в чем антипод Дежнева: «встречь солнцу» шел не по наказу и не за выгодой, а влекомый страстью, деньги не сдавал в рост (чем баловался Дежнев), а тратил на дело жизни, никого не грабил и не убивал. При Дежневе еще регулярно плавали из Лены в Колыму, а значит, были и мастера-мореходы, в годы же Шалаурова не плавали (это пробовал за 20 лет до него Дмитрий Лаптев, опытнейший морской офицер, и без успеха).

Да, зимний поход Дежнева с арктического берега в чаунский стан замечателен, но тот попал туда «неволею» и спасался, а Шалауров попал в то же самое место по своей неуёмной воле.

Да, время уже было новое, не столь злое, но именно он был в Арктике его пионером. Короче, оба яркие личности, но Дежнев был среди первопроходцев как все, а Шалауров — как никто.

Вот, по-моему, кому нужно ставить памятники во всех смыслах слова. Но видим мы совсем другое: лишь одного Дежнева знают все — благодаря дремуче старинной выдумке Миллера.

Вот как обычно пишущие упоминают критиков миллеровой версии [Полевой, 1993, с. 40]:

«А. И. Алексеев попытался совсем в духе Словцова и Голдера уверить голословно, что Рубец будто смог попасть с Колымы на Анадырскую коргу по какому-то особому пути по внутренним рекам, минуя Анадырский острог».

Что утверждали данные авторы, не сказано, работа Алексеева не указана, и ее мне найти не удалось (историк Дальнего Востока Ал-др Ив. Алексеев имел около 350 работ). О книгах Голдера и Словцова см. в тексте Очерка, а здесь предлагаю недавнюю статью на ту же тему (и того же, что у Б. П. Полевого, стиля, но грубее). К сожалению, вся она — образец метода обратной эвристики (о ней см. Очерк 3, п. 5),поэтому ничего нового в защищаемую им официальную версию автор внести не смог. Однако она внимательнее других к обстоятельствам плавания Дежнева и потому может дать исследователям новый материал для реконструкции его похода. Вот ее текст.

Шмакин В. Б. Историко-географические обстоятельства плавания Семена Дежнева //Устюжане в Сибири, на Дальнем Востоке и в Русской Америке. XVII–I пол. XIX в.в. — Вел. Устюг, 1998 [425]

На протяжении трех веков не утихают споры вокруг героического плавания наших земляков Семена Дежнева, Федота (Алексеева) Попова и Герасима Анкудинова (Анкидинова). В конце XX века трудно себе представить, что такое грандиозное плавание в ледовитых морях могли совершить небольшие суда с плохим парусным вооружением. Подвиг Дежнева настолько велик, что многим кажется чем-то почти мифическим. И это вызывает две крайности в его оценках — либо восхищение, либо скептицизм. Кроме того, одностороннее или просто слабое представление о природных условиях Чукотки в совокупности со скудостью отписок Дежнева дало почву для многих заблуждений исследователей. Так, историки недостаточно знают море вообще и особенности гидрографии трех морей, омывающих Чукотку, в частности. Моряки и гидрографы плохо представляют себе, что находится за береговой чертой и условия путешествий по внутренним частям Чукотки.

Мыс Шалаурова Изба

В этом отношении мне повезло. Судьба подарила 20 лет работы на Чукотке — в самых разных ее уголках, на суше и на море. Пришлось поездить и по Аляске. А подготовка комплексной монографии «Чукотка», завершившая эти два десятилетия, заставила проанализировать огромное количество научного материала и многое переосмыслить заново.

Попробуем проанализировать известные данные и материалы историков по плаванию Дежнева с позиций реальных природных условий Чукотки i. При этом выявляется ряд недоразумений и заблуждений историков, происходящих либо от чрезмерного восхищения, либо от скептицизма по поводу этого плавания.

Исследователи, более подверженные восхищению, сходятся в одном: плавание С. Дежнева было, скорее всего, единственным удачным на полтора века вперед, так как только в 1648 г. сложилась удивительно благоприятная ледовая обстановка. ii

Действительно, из якутских документов, опубликованных в 1951 г. (3), явствует, что Афанасий Андреев и Бессон Астафьев не смогли пройти на восток от Колымы в 1646 г., сам Семен Иванович — в 1647 г., Михайло Стадухин — в 1649 г., и только единственный раз, в 1648 г., попытка оказалась успешной. Видимо, из этих трех неудачных и одной удачной попытки и пошла знаменитая фраза, кочующая из документа в документ, начиная с Чертежной росписи 1667 г.: «… как бывает, что льды перепустят, и до того камени парусами добегают об одно лето; а как льды не пустят, и по три года доходят» (5).

По сути, с этими текстами XVII века можно только согласиться. Однако заметим, что исторически не известно ни одной реальной экспедиции, которая бы три года добиралась до «Носа». Бывало проще: «как льды не пустят» (главной преградой является Айонский ледовый массив, начинающийся в 200–300 км от Колымы), сразу возвращались. В тексте Чертежной росписи более верен иносказательный смысл — на 1 удачную экспедицию в 1646–1649 гг. пришлось 3 неудачных. iii.

Однако затем, в XVIII веке, практически все известные нам экспедиции уже были неудачными. Первым после Дежнева, чей проход за Шелагский мыс был документально зафиксирован, был Шалауров в 1764 r. iv, но и он не дошел даже до м. Шмидта v. В 1778 г. Джеймс Кук не прошел этот же мыс с востока. В 1787 г. за 4 недели борьбы со льдами Биллингс и Сарычев смогли дойти от Колымы только до м. Баранов. В литературе XVIII века имеется и много свидетельств от чукчей, утверждавших, что по северным морям морские походы невозможны даже на легких парусных байдарах.

Так как же тогда смогли пройти С. Дежнев и его товарищи?

Для ответа на этот вопрос необходим анализ необычайно динамичной, и, пожалуй, самой сложной во всей Арктике ледовой и общей навигационной обстановки у северных берегов Чукотки.

Во-первых, Восточно-Сибирское и Чукотское моря очень мелкие. По существу, это совсем молодые термокарстовые бассейны, сформированные всего 6–7 тыс. лет назад после таяния сильнольдистой реликтовой тундры. Практически везде под дном морей сохранилась многолетняя мерзлота. А глубины и в 100 км от берега редко превосходят 30–40 м. Даже для всего Восточно-Сибирского моря средняя глубина — всего 66 м. (8). Здесь нет устойчивых течений, и ледовая обстановка крайне изменчива. В первой половине лета она во многом определяется стамухами — сидящими на мели торосами. При благоприятных условиях образуются целые цепи стамух, сидящие на определенной изобате (6–8, реже до 20 м.), играющие для плавучих льдов роль дамбы. Между этой дамбой и берегом в начале лета бывает чистая вода, по которой можно идти, как по обводным каналам Белого, Онежского или Ладожского озер. Однако если сразу выйти в море в устье крупной реки, где стамух нет — скажем, с бара Колымы, то обратно попасть за стамухи очень трудно — к северу от них всегда набивается много плавучих льдов.