Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

Сенат потребовал дать серьезный отчет (и, что странно, отстранить Беринга от командования как неспособного, хотя виноват был никак не он). Но никакого отчёта из АК больше не последовало. Неужто Головин не боялся за себя лично? Не мог же он забыть, что сам живет в доме, отнятом у Сиверса. Будучи, как и Остерман, человеком осторожным, Головин сейчас прямо-таки играл с огнём.

В чём же дело? Винить его вряд ли стоит: ВСЭ никогда не была включена в бюджет империи (см. Прилож. 4,п. 4), и Головину приходилось все годы исполнять голые приказы, им же и Остерманом до этого порожденные.

Оба рассчитывали отчитаться не финансовым отчетом, а открытием СВ-прохода в Ледовитом океане и богатых дичью островов в Тихом, потому и не скупились на траты — победителей не судят. Но ДКО увязла во льдах, Охотск увяз в нехватке всего, открытий нет, а отчет теперь Сенат требует от АК именно финансовый — на что ушли деньги и сколько именно? Остерман, конечно, вывернется (при Петре I и не такое пережил), а вот Головин вполне может потерять все свои имения и даже, как того хочет Соймонов, в Сибирь угодить.

Не имея сколько-то серьезной отчетности, Головину оставалось, уповая на будущий успех и ловкость Остермана, играть с огнем и тянуть время. Кончался 1738 год, власти Соймонова оставалось полтора года, и Остерман, по всей видимости, всё, что мог, хорошо просчитал. Будучи вице-канцлером, то есть, формально, вторым человеком в правительстве, он пересидел нескольких канцлеров и, как пишут историки, расставил западню очередному канцлеру, Артемию Волынскому [104] Окружив себя немцами, Анна, однако, не ставила их во главе Сената и Кабинета. , а именно тот был покровителем Соймонова.

Федор Иванович Соймонов

Волынский, чиновник способный и даже яркий, был известным (можно сказать, знаменитым) казнокрадом, а потому любил уличать в казнокрадстве противников. Однако Остерман, при всех своих пороках, как раз казнокрадом не был, и удар Волынского был нанесен по Головину [105] Головин, толковый администратор, был известен и как безудержный любитель богатства. Будучи очень крупным помещиком (одних только беглых, сбежавших от его жестокостей во владения А. Д. Меншикова, числил за собой 4 тыс. душ), он не раз жаловался на свою бедность и просил у правительства денег (СИРИО, т. 104, с. 304). , а с тем по экспедиции.

Еще в 1737 году, до прихода Волынского и Соймонова во власть, Головин был уличен в растрате, а отчасти и в присвоении, казенных сумм, так что нашему адмиралу пришлось на коленях (в прямом, а не переносном, смысле) молить государыню о прощении. Став канцлером, Волынский сделал Соймонова обер-прокурором Сената (эта должность, как и должность канцлера, 2 года пустовала, чем и можно объяснить безнаказанность АК в отчетности) и поручил ему ревизию Адмиралтейства. По её итогам он заготовил указ императрицы об отрешении Головина от должности и предании его воинскому суду (август 1738 г.).

Экспедиция в проекте не упоминалась, и историки, описывая падение Волынского, тоже не упоминают её (исключение: П-4, но и там на деле нет темы финансов), а зря: в этом самом слабом для Остермана пункте Волынский легче всего мог зарваться, что, на мой взгляд, и произошло. Желая избавиться от опеки более опытного Остермана, он ошибся в расчетах — неверно оценил возможную роль Бирона, покровителя Головина, и благосклонность императрицы к нему, Волынскому.

Бирон затаил на Волынского зло за его независимую политику (это общеизвестно) и теперь не дал Анне утвердить указ об отставке Головина. В ответ Соймонов как раз и потребовал от Головина отчета [Долгоруков, 1909, с. 160; П-3, с. 32], а получил упомянутую записку. Казалось, Головин вот-вот будет с позором изгнан или даже осужден, а экспедиция прекращена. Но вышло совсем иначе.

Весь 1739 год Волынский доказывал Анне, что он незаменим, и преуспел настолько, что стал единственным у неё докладчиком от Кабинета, оттеснив Остермана. Это было удивительной победой, и он осмелел настолько, что решил оттеснить самого Бирона от дел, пользуясь, как говорили, тем, что государыня к тому на время охладела. Волынский расстроил брак Петра Бирона (сына фаворита) с наследницей престола Анной Леопольдовной. Это было роковой ошибкой канцлера, и Остерман ею ловко воспользовался.

Бирон задумал и в январе 1740 года построил между Зимним дворцом и Адмиралтейством знаменитый «Ледяной дом», а Волынский осмелился именно там учинить шуточную свадьбу шута и шутихи. Свадьбу сыграли в феврале, развеселив государыню несказанно (новобрачные едва не замерзли насмерть).

Бирон как бы отходил на задний план дворцовой жизни, и это само вышло за рамки, но Волынский совершил ещё две наглости — избил поэта Василия Тредиаковского во дворце императрицы (притом в помещении, где Бирон принимал просителей); что ещё хуже, в письме Анне он упрекнул её саму в плохом управлении. В марте она запретила Волынскому приезжать ко двору.

Как раз в последние дни службы во главе Кабинета, уже без права ехать ко двору, но ещё на что-то надеясь, Волынский готовил проект указа о прекращении работ «северных отрядов» [П-3, с. 42]. Эта, третья, попытка запрета была пресечена его арестом. Для Бирона настал момент действовать решительно.

В апреле Волынский был арестован — сперва за «мелочи» (избиение просителя, мелкие растраты). Когда после допросов он потерял свою обычную самоуверенность, Бирон и Остерман предъявили ему дело о государственной измене и даже заговоре, совершенно ложное, но имевшее успех. Анна противилась, но слабо (ей оставалось жить 4 месяца, и она быстро слабела), а когда Бирон сказал «либо он, либо я», сдалась. Участь Волынского была решена окончательно, когда Анна узнала от его близких, сказавших под пыткой, что тот говорил: «государыня у нас дура». После этого она разрешила пытать его самого, и, хотя «пытки не дали никаких реальных доказательств государственного заговора» [П-3, с. 44], в июле Волынский, после «суда» (среди «судей» был и Головин, явно ненавидевший подсудимого), был очень жестоко (даже по тем временам) казнён.

Участие Соймонова в «измене» сочли малым, казнить не стали, но кнутом выпороли и сослали в тот же самый Охотск. Туда, однако, он не доехал, ибо в октябре Анна Иоанновна умерла, и к власти пришла отнюдь не злая (но, увы, тоже неумная) Анна Леопольдовна и вернула многих сосланных. Бирон был без пыток и порки сослан в Березов, а Остерман, наоборот, достиг вершины власти (стал генерал-адмиралом, на корабле не побывав), а экспедиция достигла своих главных свершений: то были плавания в Тихом океане, описание внутренней Чукотки и открытие мыса Челюскин [106] Увы, Соймонов, умный и добрый губернатор Сибири (1757–1764 гг.), затребовал в Тобольск подлинники журналов ВСЭ, где они сгорели в пожаре. . Требовать отчета в тратах было некому.