Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

Но беспечную Анну Леопольдовну через год низверг очередной переворот (о нём Остерман тщетно её предупреждал). С приходом Елизаветы её давний противник Остерман оказался в тюрьме, а без него и Бирона экспедиция была обречена. Она ещё продолжалась, но лишь пока властям было не до нее.

Елизавета вернула из ссылки всех сподвижников её отца, и один из них, Писарев, едва доехав до Петербурга, подал ей новый рапорт, где ВСЭ выставлена как преступная затея [Покровский, 1941, с. 367–371]. Головин сразу подал в отставку по болезни, и АК поспешила экспедицию закрыть. Тут-то только и вспомнили о голоде в Сибири, хотя он свирепствовал с 1739 года [Мыглан, с. 42].

Естественно, о выдаче наград, положенных героям, в те дни никто даже не заикнулся. Лишь через 6 лет, когда страсти улеглись, некоторые из тихоокеанских участников получили внеочередные чины и денежные премии «за претерпение многих и неслыханных нужд» (слова из указа Елизаветы) [Ваксель, 1940, с. 137]. Участники ДКО не получили и этого, что всё же странно.

Когда «Якуцк» погиб, а «Иркуцк» был покинут во льдах (см. Прилож. 4),их командиры (братья Лаптевы) продолжили опись посредством береговых поездок в нартах — так требовала инструкция Адмиралтейства. Написать инструкцию было легко, а вот выполнить — крайне трудно. Моряки не имели ни нарт, ни собак, ни опыта езды. Нарты (а поначалу и каюров) приходилось нанимать, но возникали трудности, не всегда преодолимые. Часто приводят случай с Челюскиным.

В начале 1737 года он составил отчет о событиях прошлого года, нанял собачью упряжку с каюром и отправил в ней солдата с отчетом в Якутск, к Берингу. Затем решил (вполне справедливо) ехать в Якутск сам, но русский служилый, сборщик ясака, запретил местным жителям давать ему нарты и собак. Челюскин ждал лета, чтобы плыть в лодке, и Беринга в Якутске уже не застал.

Принято поносить сборщика как самодура, и мне это казалось убедительным, пока не выяснилось, сколь прав был Бэр, говоря о чрезмерном «отягощении туземцев транспортами». Так что сборщик, если он радел о сохранении платежеспособности населения, поступил самым разумным образом — позволил Челюскину взять одну упряжку для доставки срочного донесения, но и только.

Там же, где сбор ясака не был ещё налажен, участь местного населения была куда как хуже. Так, лейтенант Ваксель, сменивший Беринга после его гибели, известен как командир разумный и заботливый, но беречь местных жителей ему, видимо, просто не приходило в голову — скорее, он рассматривал их как бесхозный рабочий скот, который следует или использовать, или забивать. Мы уже видели это в случае с виселицами на Лене, но ещё страшнее его зарисовка отношения русских к камчадалам (ительменам).

Ныне ительмены сохранились лишь по самым глухим углам Камчатки, а тогда были её основным населением. В конце 1741 года их согнали вместе с собаками в Болыиерецк для доставки провианта по суше из порта Болынерецк в порт Петропавловск. Такого дела они не знали, никогда далее пяти миль не отъезжали, а платить им стали деньгами, хотя они не знали, что это такое [107] Так полагал Ваксель. На самом деле данное преступление (как оценил его историк флота А. С. Сгибнев) впервые совершено в этих местах Берингом в 1728 г. [Сгибнев, 1869, № 4, с. 112]. Следовательно, моряки знали, что творят и чего ждать от камчадалов. .

«Поэтому они взбунтовались, убили нескольких посланных к ним людей и бежали затем из своих становищ». Для их поимки был послан «пехотный лейтенант» (поручик) Павел Левашов и 50 солдат. Найдя их, солдаты «бросили в их лагерь несколько ручных гранат, которые и произвели хорошее действие, так как немалое число самих камчадалов, а также их жен и детей было ими убито» и ещё больше покалечено. Камчадалы сдались. Их «сильно пытали кошками [108] Кошки — треххвостая ременная плеть; её ввел во флот Пётр I, отменил Александр II. , с целью узнать виновных в убийстве, что и удалось».

Судьба уличенных осталась Вакселю неизвестна и не очень-то была ему интересна, зато он знал другое: провиант возили 5 тыс. собак всю зиму, причём его радовало, что камчадалы привыкли к деньгам и больше не противились. Однако всё перевезти не удалось, так что оставшееся перевезли весной одним судном из Болынерецка в Петропавловск по морю. И Ваксель счел всю операцию удачной [Ваксель, 1940, с. 52–54]. Ему не захотелось спросить себя: зачем же понадобилась вся эта зимняя бойня? Ответ очевиден: для того лишь, чтобы между двумя портами Камчатки плыть не двум имевшимся судам, а одному.

Итог известен: ительмены, прежде основное население Камчатки, почти вымерли [109] За первый век русского владычества численность камчадалов сократилась впятеро (с 15 до трех тысяч). Вымирание признал наш знаменитый мореплаватель Отто Коцебу, описывая Камчатку, и ему нужно верить — ведь он не был критиком своего государства. Наоборот, он склонен был умиляться преимуществам православной колонизации перед католической (в самом деле чудовищной). Уточнить военного моряка следует в одном: он уверял, что ительменов истребили казаки, хотя военные моряки от них в этом не отставали. Положение начал менять капитан-лейтенант Гавриил Сарычев в 1790-х гг., а круто изменил капитан I ранга Петр Рикорд, начальник Камчатки в 1817–1822 гг. О нем флота капитан Василий Головнин писал: «не могу умолчать о счастливой перемене, последовавшей в сей области от нового преобразования правления оной и от определения в начальники над нею одного из самых справедливейших людей, который, живши здесь несколько лет, имел случай и способность вникнуть во все дела…» (Головнин В. М. Путешествие вокруг света на шлюпе «Камчатка», 1822 гл. 4). . В наши дни компактная тысяча ительменов осталась на ней лишь в удалённом ото всех медвежьем углу, на краю бывшей Корякской автономии.

Трудно поверить, но Сенат обязал власти Якутского и Охотского округов и экспедицию учреждать хлебопашество. Десятки крестьянских семей свозили в те места, где их нехватало для нужд транспорта, и предлагали распахать землю, на которой ничто съестное, кроме грибов и ягод, не растет. Лошадей тут же отнимали для перевозок (много жалоб в ВКЭ-2), но это уже мало влияло на ход дел — все были обречены вымереть. Оседлого населения в тех местах нет и теперь.

Ближайшее место, где удавалось вырастить самый неприхотливый злак — ячмень, находилось на 760 верст к юго-западу от Охотска, это был Удский острог. Там его выращивали еще с 1718 года (см. п.4 Приложения 11),и Писарев сообщил в Сибирский приказ (в Москву), что ячмень там посеян по его требованию, в 1735 г., и что он дал приемлемый урожай. К письму он приложил конвертик с семенами [ВКЭ 2, док. 228 и фото 28]. Не берусь решать, воспользовался ли он готовым опытом или там ячмень действительно освоили заново.