Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

Хочется повторить: внимание! Найдите 5 противоречий с самим Дежнёвым. Все они, полагаю, сделаны не от плохого знания документов, а из естественного желания приблизить догму к реальности. Иными словами, не верит, по всей видимости, Михаил Арсеньевич в догму и предлагает читателю самому выбрать вариант — плавал Дежнёв вокруг Чукотки или нет.

Хотя науковеды многократно показывали, что ученым свойственно искать противоречия у противников, игнорируя собственные, не верится, что никто из авторов не видит вереницы противоречий «своей» догмы. И, если читать внимательно, то оказывается, что приём «умный поймет, а дурак не заметит» (отмеченный в 4–11 на с. 245, 246, 247 и 249) не умер с падением цензуры. Приведу ещё один пример касательно плавания Дежнёва.

Высокоучёный тополингвист Алексей Бурыкин нигде и ни в чём не спорит с догмой о Дежнёве, он даже кое-где пользуется ею как основой для своих построений. Но если Виктор Шмакин (из Прилож. 2)даже не пробует искать короткий волок между двумя Анадырями, прежним и нынешним, то топонимический материал то и дело побуждает Бурыкина заглядывать в подробную карту. Рано или поздно общий волок между тремя реками должен был, разумеется, броситься ему в глаза, и в недавней книге читаем [Бурыкин, с. 242]:

«„река Погыча“ — это… река Пучевеем (по-чукотски Пучьэвээм), впадающая в Чаунскую губу». «То, что реку Погычу перепутали с Анадырем» объяснимо тем, что «истоки Анадыря лежат очень близко к истокам двух названных рек».

Неужели, подумал я, автор не увидел того же самого с Чауном? Увидел:

«Возвращаясь из основанного им Анадырского острога в Нижнеколымск, он [Дежнёв] прошел бы мимо её [Погычи] истока, если бы дошёл до самых верховьев реки Анадырь — верховья реки Пучевеем были совсем рядом…» (с. 243).

Эти три точки принадлежат Бурыкину, причём сей беллетристический приём у него весьма редок. Только их, полагаю, поставил Алексей Алексеевич, чтобы дать понять догадливому читателю, что «совсем рядом» с истоком Анадыря, много ближе, чем Пучьэвээм с Анюем, лежит то, чего видеть не следует, — исток Чауна с отличным волоком в Анюй и Анадырь. Что стыдно повторять миллерову сказку про Берингов пролив, ибо реальный путь Дежнёва вот он.

Хотя отписки Дежнёва и его челобитные легко отличить от текстов других первопроходцев по малой связности и скачкам мысли, но только ли дело в его неграмотности и неумении выражать мысль? Уже многократно цитированный историк Белов указывал на иное: в работах о Дежнёве он дал красочное описание обстановки острой борьбы между отрядами первопроходцев, из которого легко видеть, что Дежнёву, поначалу небогатому и нечиновному, весьма полезно было скрыть свои пути и отправить конкурентов по пути ложному.

Если сведения документов намеренно невнятны, а порой и противоречивы, остаётся выявить непротиворечивое ядро явления (об этом понятии тоже см. книгу 4–11) деятельности Дежнёва в тех местах, какие он называл.

Ядро явления (события либо процесса) историку следует всегда строить самому, без оглядки на чьи-либо толкования, лишь глядя на карту, внимательно много раз перечитывая тексты документов, сопоставляя их и зная историю эпохи и региона в целом. В отношении знаменитого похода Дежнёва ядро выглядит (на основе всего выше сказанного) следующим образом.

Дежнёв получил в 1647 году наказ объясачить население «Анадыра» (Чауна) и поплыл для этого вместе с Федотом Алексеевым Поповым, посланным к Чаунской губе с другим заданием — за моржовой костью. Оба ожидали погоды безуспешно, но на другой год льды их пропустили. Войдя в Чаунскую губу, семь кочей вероятно встретили прошлогодних беглецов из Якутска и заведомо оставили там торгового человека Меркурьева с одним кочем и товарами, которые были излишни на промысле. Далее шесть кочей («на шти кочах», вспоминал Дежнёв) пошли из губы на добычу моржа, но чукчи их к лежбищу не допустили, и после стычки им пришлось уйти в море.

Все имели наказ лишь на поход до Чауна, плыть далее на восток не имели права, но плыли туда — очевидно, по воле бури. Она выбросила их на берег в разное время в разных местах. Одни погибли, другие (как сообщили на другой год Стадухину), поселились у «край моря» (видимо, у границы многолетних льдов, загородивших тогда пролив Лонга — см. Прилож. 3),третьи (Дежнёв и его уцелевшие спутники) вернулись по суше к Чаунской губе и достигли «стана». (Никаких сведений о том, что кто-то из отряда Попова-Дежнёва достиг Берингова пролива, в документах не имеется.)

Кто строил стан, неясно, но мы знаем, что в ту зиму жили там казаки-беглецы из Якутского острога и Меркурьев с товарами.

Зимуя, отряд Дежнёва (выжило 12 или 13 человек) убедился, что Чаун необитаем (а нынешний Анадырь был до походов Дежнёва и Стадухина заселён). Вернуться на Колыму без добычи они не имели права и лето 1649 года, вернее всего, уделили заготовке еды и шитью одежды и обуви из шкур. Осенью перешли в половодье («по полеводе») на нынешний Анадырь и стали строить «ясашное зимовье» — избы и амбары. Отряд Никиты Семёнова, пришедший с Анюя в апреле 1650 года, нашёл уже готовое зимовье. Туда же «снизу Анандыри» (т. е. с прежнего «стана» на Чауне) тот же Меркурьев повёз для Дежнёва еду и одежду, но его отряд был ограблен и (частично?) истреблён Стадухиным.

Когда отряд Дежнёва пополнился горсткой беглых, а также отрядом «гулящих» казаков и охотников во главе с Никитой Семеновым, они вместе смогли объясачить анаулов по среднему течению Анадыря [149] В том же году анаулов пытался вновь объясачить Стадухин, прибывший на Анадырь по Анюю, но взять с них было уже нечего, и он стал их просто уничтожать. Узнав про это, Дежнев, человек отнюдь не мягкий и не добрый (см. статью «Характер освоения Сибири» в книге 4–11), всё же возмутился: «И яз, Семейка, с товарищы пришел к тому Анаульскому острошку к нему, Михайлу, с товарищы и стал ему говорить, что делает он негораздо, побивает иноземцов без розбору. И он, Михайло, говорил, то де люди неясашные…» [РАЭ, с. 134]. Видимо, Стадухин вовсе не считал за людей тех, кто не мог уплатить ясак. (После походов Стадухина никаких сведений об анаулах нет. Анаулы «за непокорность были совершенно истреблены» [Сгибнев, 1869, № 4, с. 67, 69].) Стадухин стал преследовать Дежнева, и тот был вынужден скрываться. Он был тогда беднее Стадухина и рядовой казак, поэтому не мог рассчитывать, что спутники примут его сторону, и предпочел уйти на Пенжину. Стадухин и Дежнев донесли друг на друга, и в 1656 году из Якутска был направлен приказчиком в Анадырское ясачное зимовье стрелецкий сотник Амос Михайлов с грозным предписанием «ни на какие службы не посылать» ни самого Дежнева, ни его людей, прежде строгого «розыску» [Оглоблин, с. 261], что означало пытку. Дежнев, принявший у себя многих беглых, сильно рисковал, однако Амос до Анадырского зимовья ехал очень долго и не доехал. По новому наказу вместо него прибыл Курбат Иванов и о розыске речи не вёл [Белов, 1948, с. 105]. Дело, как водится, замяли. . Это Дежнёв в последующих записях называл своею первой основной заслугой.