Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

Верил ли Миллер своей басне позже? Вряд ли. Когда ему через 15 лет случилось редактирвать «Географический лексикон» Федора Полунина, он, пользуясь отсутствием автора в Петербурге, щедро исправлял текст и вставлял недостающее. Так вот, ни Колымы, ни Анадыря, ни Чукотки в Лексиконе нет вообще, хотя они были к тому времени много раз и с разных сторон описаны. (Наоборот, Камчатка, открытая позже, описана подробно, с историей открытия.) Есть только статья «Анадырский острог» — про то единственное, что достоверно принадлежало воле и рукам Дежнёва. При отсутствии Анадыря и всего прочего она выглядит нелепо, так что приходится признать следы ножниц.

Вильям Робертсон, историк

Подозреваю, что Миллер не знал, как теперь лучше и правдоподобнее писать (Полунин мог и возразить публично), да и Запад, по всей видимости, счел построения Миллера несерьезными. Вопрос не изучен, но вот второй том знаменитой «Истории Америки» (1777 г.) знаменитого шотландского историка Вильяма Робертсона, чьи книги были весьма популярны и мгновенно переводились на разные языки, а позже иногда даже на русский. Он заявил, ссылаясь на Миллера, что в 1730-х годах русские офицеры,

«ободрённые смутными народными преданиями Сибири об успешном походе тысяча шестьсот сорок восьмого года вокруг северо-восточного мыса, пытались следовать тем же путём. Суда были снаряжены, в различное время, из рек Лена и Колыма; но в замерзшем океане, природа которого не предназначена для плавания, они подверглись многим бедствиям, не достигнув цели. Ни одно судно, снаряжённое русской властью, даже не обогнуло этого грозного мыса; знанием крайних областей Азии мы обязаны сухопутным исследованиям» [Robertson, с. 39].

Поскольку Робертсон вел переписку относительно России и был известен своей точностью и беспристрастностью, данная мешанина указывает на плохую информированность его информаторов о секретных русских экспедициях. Нам же важно, что в примечании к этому месту Робертсон заметил:

«По-видимому, Миллер без достаточных доказательств убеждён, что обойдённый (какими-то русскими мореходами — ЮН.) мыс — это мыс, обозначенный на его картах как TschukotskoiNoss. Я же без сомнения уверяю, что ни одно русское судно не было в состоянии обойти вокруг этого мыса» [Robertson, с. 473].

Поскольку Робертсон много писал о Беринге, то очевидно, что здесь имелись в виду лишь те русские суда, что шли от Колымы на восток. Так или иначе, мы видим, что западному уму, не затуманенному русским патриотизмом, отождествление «Каменного Носа» с восточным мысом Азии было голословно. И Миллер, полагаю, выкинул из «Лексикона» тему Дежнева, дабы не спорить с ними. Однако для русских учёных его слова о походе Дежнева впоследствии стали обратной эвристикой — так именуют утверждение, которое, вместо того, чтобы обрести доказательство или опровержение, само стало аксиомой [144] Обратную эвристику разъясняет статья в книге 4–11, где говорится, что данный приём вполне обычен в разных отраслях науки и очень мешает познанию. .

Замечу еще, что английский мореплаватель и историк флота Джеймс Барни, спутник и биограф великого Кука, признав изложение Миллера простым и убедительным, тут же упрекнул его в том, что тот высказывает допущение, а затем принимает его как доказанную необсуждаемую далее истину [Burney, 1819, с. 63]. Тем самым он, за сто лет до рождения науковедения, указал на недопустимость обратных эвристик.

Джеймс Барни

К сожалению, его совет пропал для русских историков Арктики попусту. Если книгу Барни и упоминают изредка, то только чтобы упрекнуть его за одну гипотезу, действительно неразумную — он допустил, что Дежнёв перешёл с арктического берега на тихоокеанский через горы восточной Чукотки. Барни хотел этим объяснить, почему Дежнёв упомянул один поворотный мыс, не заметив второго [Burney, с. 69], — это нынешние мысы Дежнёва и Чукотский. Но как раз в этом он не был оригинален, да и вряд ли заслужил упрёк, поскольку ни размеры, ни рельеф Чукотки известны тогда не были [145] Достаточно привести комментарий к этому суждению Барни, данный замечательным полярником Фердинандом Врангелем в 1841 году — см. Прилож. 2, с. 363. , а Чукотский полуостров на картах соединялся с материком узким перешейком.

Пётр Андреевич Словцов

Куда обиднее, что за истёкшие двести лет никто из историков Арктики, насколько знаю, не пытался придать идее волока (очевидной для русских землепроходцев) разумный вид, не искал лёгкий волок из арктического бассейна в тихоокеанский. Ныне на точной карте он легко виден (см. задн. обложку).

Серьёзные возражения против схемы Миллера, если изредка и упоминаются, то не только без их анализа, но и прочтения (см. Прилож. 2);зато слабые возражения охотно переписываются и высмеиваются. Образцом может служить отношение к мнению Словцова, которого хотя бы упоминают (а то, что «у него было и есть не мало последователей» [Оглоблин, с. 18] — никогда).

В своих трудах Словцов был страстен до грубости, так что высмеивать его легко. Куда сложнее вникнуть в его доводы. Мне известен лишь один его критик, это архивист конца XIX века Николай Оглоблин (остальные уничижают Словцова, не читая). Он, высмеяв действительно смешные доводы Словцова, коснулся и двух серьёзных — что «Анадырь» Дежнёва это Чаун и что его «Нос» это мыс Шелагский. Возразить по существу Оглоблин не смог и даже (к его чести) не стал пытаться, но и их отверг. Увы, обратная эвристика взяла над ним верх: то, что противоречит аксиоме, не могло быть для него верным.

По первому доводу он ограничился забавной репликой, которая ничуть не лучше высмеянных им реплик словцовских:

«Но Чаун такая небольшая речка в сравнении с рекой Анадыром, да и реку Анадыр так хорошо узнали русские со времён открытия её Дежнёвым, что смешения тут не могло быть» [Оглоблин, с. 35–36].

Положим, могло, и бывало даже в годы Оглоблина [Бурыкин, с. 254], но суть не в этом. Суть в том, что Словцов писал про путаницу, имевшую место до открытия Анадыря. Она в самом деле была общей [Белов, 1948; 1973], и её в дни Оглоблина давно пора было описать, а не отрицать. Ныне никто не спорит, что слово «Анадырь» означало в дежнёвские годы две реки; но все молчат об этом. А Дежнёв был послан именно на Анадырь-Чаун и зимовал именно на нём. На самом Анадыре Дежнёв тоже был, однако все свидетельства об этом относятся к началу 1650 года и позже, и ни одно не касается выхода из него в море.