Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

Но невдомёк лейтенанту самому, а обсуждать сложности с «нижними чинами» его во флоте вовсе не обучили. Мы точно знаем, что вопрос о пищевом складе его занимал [171] «Склада пищи не оказалось» — отметил он в иркутском докладе (В Географическом обществе // Восточное обозрение. Иркутск, 1904, № 57, с. 2). О том же писал он из Иркутска в Полярную комиссию, особо отметив фразу «Имеем во всём достаток» [Синюков, с. 185]. , то есть, что фраза «Провизии имеем на 14–20 дней» сама по себе причин ухода ему тогда не открыла. Но знаем и то, что версию охотничьей беспечности, имевшую хождение у спасателей, счёл он позже вполне правдоподобной [172] «Думается, что… запасов в течение августа не готовили, и мясо убитых на льду медведей не перенесли на берег, а взяли только шкуры, всё в расчёте на осеннюю оленью охоту…» (Колчак А. В. Последняя экспедиция…, с. 517). О том же писал Бруснев, а много позже и Бегичев. Полярная комиссия официально признала причиной гибели группы Толля именно голод (официальная версия изложена в Прилож. к Прологу и Повести, п. 1). .

Описав толлевы документы, Колчак стал сочинять сообщение о своей спасательной экспедиции. Что он там написал, мы не узнаем никогда, не узнаем потому, что не захотел сам автор. Он умолчал о своём оставленном сообщении и в отчёте, и в докладах. Но, главное: в 1912 году, прощаясь с полярниками, Колчак уверил их, что ничего, кроме доски с именами погибших и искавших, он на острове не оставил, что в гурии «ничего, кроме надписи на доске, нет» [173] Старокадомский Л. М. Экспедиция Северного ледовитого океана. М.-Л., 1946, с. 188. При чтении книги видно, что полярники, искавшие коллекции Толля, пользовались не отчётами Колчака (их, как видно, на борту не было), а его подробными устными указаниями. Они отплыли из Владивостока в восточную Арктику на ледоколах «Таймыр» и «Вайгач», а Колчак возвратился поездом в Петербург по вызову морского министра. .

Это было бы попранием правил, традиций, да и здравого смысла (он унёс всё, что нашёл о Толле, и мог с этим погибнуть), но ему как бы поверили. По всей видимости, находясь на берегу у западных толлевых ящиков, лейтенант Алексей Жохов не хотел лезть через два ледника к месту лагеря спасателей (а тот ледовый путь, где Колчак тонул, просто растаял), да и зачем? Записки вернувшихся (в отличие от погибших) особого интереса в те годы не представляли. Словом, никто не искал того гурия.

На него наткнулась экспедиция 1956 года. Извлекли из-под глыб проржавевший 12-литровый [174] Измерен мною по снимку в статье Успенского, где на банке лежит спичечный коробок. Сам Успенский дал другое значение: 25x25 см (Успенский С. М. По следам прошлого на о. Беннета // Летопись Севера, т. 3. М., 1962, с. 281), т. е. 15,6 л; но он часто бывал неточен. жестяной куб и с грустью вытряхнули из него мелкие чешуйки — следы истлевших документов. Такой срок они могли бы выдержать лишь в запечатанной бутылке, а их положили в жесть. Да и спутники Колчака перестарались: опасаясь любопытства медведей, упрятали банку в самый низ гурия, так что тяжесть смяла её, а дно часто оказывалось в воде. Доска же с именами долго стояла никем не прочитанная, затем и она упала с верхушки гурия и тоже почти истлела. Однако имена ещё читались.

Вторая записка(записка Зееберга — Тояяя)

Что Колчак пожелал скрыть? Несомненно, что причина солгать была для него, известного своей честностью, весьма основательной и, вернее всего, практической, а не сентиментальной. Мы вернёмся к этому в конце главы 3.

А вот причина торопиться вполне очевидна — попутный северный ветер. Это большая удача (по пути туда тоже дул попутный, южный), каковой грех не воспользоваться. Да к тому же вскоре ветер нагонит льды, и Колчак хорошо помнил, что Де-Лонг барахтался здесь во льдах 24 дня, тщетно стремясь к Новой Сибири. А если шторм? Тогда льдов придётся страстно желать, ибо они гасят волну. Штормовать в лодке — не приведи Господь, а лодкой наших героев был к тому же вельбот, т. е. шлюпка длинная и узкая, как сигара.

Только вельботом могли полярники надеяться одолеть сто миль на веслах, отчего и выбрали среди шлюпок «Зари» именно его, зато в шторм… Не дай Боже. Особенно — южней Беннета, где океанская волна, набегая на мелководье, норовит встать гребнем. На нём тяжко груженый длинный вельбот того и гляди переломится или, скатившись с него, нырнёт носом. Навсегда.

Вот и Бегичев вернулся, отмахавший вчера больше сорока вёрст, да и сегодня немало, и готов опять командовать, неуёмный. Ничего утешительного они с Иньковым, конечно же, с высот горы Толля тоже не увидали. Ни жилья, ни дымка. А видели, говорят уверенно, весь северный берег.

Наступил вечер и уже пылал костёр — накалить углей для паяльника.

Молча достал Колчак из запасов заветную бутылку коньяка, припасённую ещё весной, когда «Зарю» откапывали, припасённую для встречи с бароном Толлем. Молча плеснул в семь кружек. Стоя и склонив косматые головы, все перекрестились. Семеро православных помянули двоих лютеран и двоих язычников, даром что крещёных. Затем расселись по камням, пили уже не коньяк, а спирт, закусывали медвежатиной и шоколадом. Шумно вспоминали, что на язык шло, о покойных.

— Помню, в проливе Таймырском нас прихватило морозцем. Как выезжали, солнце бок грело, вот и сунули кухлянки в поклажу, бечёвкой прихватили накрест. А ночь настала хоть и белая, морозец, однако ж, под тридцать. Вот барон, помню, мне и говорит: «Что, замёрз, Железников? А ты полечку станцуй, как я, и согреешься».

Да, было дело. Танцевали назавтра Железников с Носовым обратно на «Зарю», в нарту пустую впрягшись. Отослал обоих Толль, чтобы их собак себе в нарту впрячь.

— Думал барон, царствие ему небесное, арифметику обмануть. Но нельзя, сами знаете, 35 пудов на нарту, она в снегу вязнет, — заключил Железников.

— Знамо. Столько вельбот пустой потянет. Его тридцать собак на двух нартах еле везли, да и мы впрягались, помним, — отозвался Олупкин.

— Часа через два после твоего ухода — стал вспоминать лейтенант, — собаки стали в снег ложиться, и тогда барон Толль решил склад устроить. Камень характерный выбрал, высокий, рядом лыжную палку воткнул. Половину провианта мы там оставили.

— Да сколько палка простоит, на ветру-то? Ну день, ну два.

— Сколько она простояла, сведений нет, зато отлично помню, что нашли мы потом на этом вроде бы самом месте снежный холм. К вечеру я его срыл до основания, а склада так и не нашёл. Печально было.