Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

Костёр отогнал туман, быстро позавтракали, и на месте палатки складывают квадратом крупные камни. Поставили среди них банку с письмом, накрыли плоским камнем и довершили гурий конусом аршина в два из камней помельче. Сверху водрузили сук, и на нём красуется доска от ящика, где загодя вырезали имена погибших и спасателей, да ещё нынешний год, 1903-й.

Пока начальник доставал папку с гербарием и снова прятал её, остальные стащили вельбот с ледяного откоса на мелкую воду. Быстро загрузили лодку, стараясь не лазить в ледяную воду драными сапогами, и быстро отвалили. Не успели усесться (ноги среди дров еле повернёшь), как уже пропал в молоке тумана дымок от костровища. Железников встал было на баке с багром (как бы не налететь с маху на льдину!), но в море туман быстро улетучился, и Василий сел, как и все, к веслу.

Слева по курсу, на востоке, за мысом София, даль забелела плавучими льдами, вблизи белеют волны барашками, тугим белым серпом изогнулся кливер, помогая трём парам вёсел, а большого паруса уже не поставили — свежо.

Спутники, гребя, глядят мимо командира заворожённо, вот и он обернулся. Порыв норд-веста сдул с острова стылую пелену, и

«экипаж экспедиции в первый раз увидел весь остров, свободный от постоянно скрывающего его тумана, но это продолжалось несколько минут, и остров сгинул из глаз навсегда под опустившейся фатой непроглядного тумана» [176] И. В. Родионов. В поисках барона Толля // Иркутские губерн. ведомости. 1904, № 3673, с. 3 (статья записана со слов Колчака). .

— Что твой Грумант, — сказал мечтательно Дорофеев, мерно качаясь с веслом.

Грумантом поморы издревле именуют архипелаг Шпицберген.

— Не-ет, там всё ж уютней, — ответил в такт ему Рогачёв, стараясь упираться в шпангоут шлюпки только здоровою ногой.

Чернеет справа по курсу гранитными ступенями мыс Эмма, сверкает над ним и чуть к норд-осту купол Де-Лонга, а ещё восточнее царит над островом сероватый ледовый щит горы барона Толля, протянувший вслед вельботу два серых языка — ледник Зееберга. Вон у того языка, тонкого, что восточней, лейтенант третьего дня тонул.

Жаль, едва успел он разглядеть и не успел набросать эскиз. До обидного мало красовался мрачный остров. И даже не хватило времени рассмотреть, как убегает к осту, истончаясь в ниточку, полуостров баронессы Эммелины. На ледовом щите быстро выросла новая седая шапка, сползла на остров, и только жутковатым постаментом ещё растёт из черноты вод полуостров Чернышёва, справа обрезанный скошенной стеной мыса Преображения. Постамент для памятника.

Одному барону или лейтенанту тоже?

Новая Сибирь. Путевая карта Бруснева

Но и мыс потонул скоро среди серого тумана, серых волн, серых брызг и серых туч. Вокруг колышется лишь серый, без линии горизонта, холодный океан, и белеют, ещё холодней, льдины. Надо поторапливаться, пока нет шторма, и шестеро тянут весла изо всех сил, лейтенант же правит кормовым веслом не на мыс Высокий, откуда прибыли, но на мыс Вознесения, чтобы хоть чуть меньше плыть океаном. Да ещё и мысль подспудная: ведь на зюйд должен был уходить зимой барон, так нет ли там, у Вознесения, его следов? (Позже Бруснев, узнав грустную правду, не поленится обойти, уже под вой метели, всю Новую Сибирь вокруг — нет ли следов Толля?)

Гляди, лейтенант, чтоб не затянуло лодку течением или штормом в мясорубку пролива Благовещенского. Торопись не спеша, лейтенант; festina lente, как говорили римляне. Или, как говорят немцы, Eile mit Weile. Покойники они, все три наших немца, прими, Господи…

О мрачном острове вспоминать не хотелось.

А на Беннете время еле ползёт, почти не двигаясь. Разве что климат даёт понемногу о себе знать. Вот уж полтораста лет Арктика слегка теплеет, отступают ледники, и гранит кое-где выползает из вековых льдов. Ледник Зееберга, главный выводной ледник острова, тогда, при Толле и Колчаке, быстро росший, теперь съёжился и уходит в море лишь одним (западным) языком, а восточный (обходя который, Колчак тонул) не доходит теперь до моря. Мыс Ледяной (выводной ледник с горы Де-Лонга), что был сразу к северу за мысом Эмма, стаял вовсе.

Ледяные горы стали пониже, а так, в общем, остров остался тем же, что при Де-Лонге, Толле и Колчаке. Так же пятью ступенями спускается к морю мыс Эмма слева, так же истончается в ниточку полуостров Эммелины справа, а посреди так же чернеет жутковатым постаментом полуостров Чернышёва, с востока обрезанный склоном мыса Преображения. На котором нет памятника.

Начиная с Де-Лонга, посещён остров людьми, насколько мне известно, 11 раз. Через 10 лет после наших героев зашли сюда на двое суток ледоколы «Таймыр» и «Вайгач», чтобы забрать толлевы коллекции и поставить в память погибших крест. Избушки уже не было, брёвна от неё разбросаны были вниз по течению ручья — то ли поморы перестарались, исполняя приказанье лейтенанта «ещё раз осмотреть всё и хорошенько взломать лёд», то ли смыл поварню чересчур дружный паводок. Ещё короче был визит ледокола «Садко» в сентябре страшного 1937 года, и мало кого из тех полярников после видали — почти вся экспедиция исчезла в сталинских лагерях.

Мыс Ледяной,сентябрь 1913 г. Справа мыс Эмма

Советскую Арктику задавила секретность. Лишь экспедиция 1956 года дала несколько публикаций; среди них — книжка Саввы Успенского, единственная по сей день книга об острове. Прибывшие догадались что-то подправить — сложить остатки сруба, подравнять покосившийся крест, найти гурий Колчака, погоревать над трухой от документа и собрать из обломков доску с запретным именем. Однако вопросов не задавали. Даже найдя несколько оленьих скелетов, причём как раз на маршруте Толля и Зееберга, не только не обследовали их (нет ли следов пуль или топора?), но даже толком не пересчитали: Успенский простодушно писал в книге: тут «человеческая нога ещё не ступала». А ведь то мог быть запас провизии — тот самый, о котором подозревал Колчак.

О трёх следующих (1974, геодезисты; 1983, вулканологи; 1988, географы) знаю одно: находок не привезли. От геодезистов их и ждать не следовало, они вели съёмку и привезли с острова двухкилометровую карту. Зато они свершили свой небольшой подвиг: пустили на дрова толлеву избушку. К счастью, два венца (гнилых), говорят, ещё осталось. Такая добыча дров (истлевших, а потому малокалорийных) поразительна, однако сей вид вандализма, в годы Толля и Колчака немыслимый, был тогда обычен, и старинных избушек теперь не осталось.