Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

Для разгадки следовало соединить все вопросы и неясности вместе (что мы сделаем далее) и принять по ним общее решение, не требуя его единственности, если таковая не просматривается. Жизнь — не работа машины, а мышление — не анализ логических высказываний. Надо уметь признавать неопределенность и работать с нею. (Подробноее см. пролог). Этого он не сумел ни тогда, ни позже.

Ещё хуже для Колчака было то, что его собственное мнение всегда (и порою весьма прискорбно) зависело от мнений окружающих. Он прекрасно видел, что в гибели Толля была загадка, но лишь пока размышлял сам. А едва он увидал, что все коллеги дружно говорят о голоде как единственной причине ухода с острова, все его сомнения и соображения оказались забыты, и он стал писать, как все, хотя эти «все» знали гораздо меньше его и, судя по наличным текстам, не размышляли о причинах вовсе.

Та же зависимость сковала его, когда он взялся командовать армией и править государством, однако теперь следствием стали огромные общие беды.

Но вернёмся к нашему рассказу. Недоумения были и у других. Баронесса Эммелина Толль сразу же задала Колчаку ряд вопросов, в частности — неужели муж не оставил письма для неё? Он, так много и страстно ей писавший? Но никому не хотелось (и не хочется до сих пор) признавать, что вот уж это никак нельзя объяснить нехваткой продуктов.

Да, склада провизии у избушки не было, но оленьи скелеты видел в 1956 году Савва Успенский в северо-западной части острова, и он же нашёл у избушки позвонки моржа. Очевидно, что туши были разделаны в иных местах (в том числе — хотя бы одна медвежья: ведь осталась жестянка с медвежьим жиром). Поскольку избушка стояла на скальном грунте, а ближайшая рыхлая почва была далеко, за 10 вёрст, то запас можно было спрятать только в одном из ледников. Но ледники ползут, и теперь всё давно утрачено. А тогда, при визите Колчака, всё могло быть на месте.

Если бы запаса не было, уходить надо было ещё в сентябре, посветлу. Причина явно возникла позже, и это явно не был голод. Даже мяса тех трёх медведей, чьи шкуры обнаружил Колчак, по его мнению, «хватило бы партии на большую часть зимовки» (Колчак. Последняя экспедиция…, с. 517), а ведь сами брошенные шкуры означали, что был избыток меха, необходимого для ремонта одежды и обуви.

Словом, до конца полярной ночи запас заведомо имелся, а на свету люди могли рассчитывать найти медвежьи берлоги. Одну из них описал ещё Де-Лонг, а Успенский обнаружил их на острове девять. Оленьи скелеты тоже, вернее всего, были следами запаса. Тогда почему же партия Толля ушла с небольшим запасом продовольствия? и оставила, например, банку с жиром?

Ну, большого запаса они просто не могли взять, поскольку не было ездовых собак — их убили ещё летом, перед плаваньем на байдарах. Главным грузом на каждой нарте была пятиметровая байдара, гора снаряжения и дрова. Поэтому-то и было брошено много полезных вещей. А вот почему ушли?

Ещё полвека назад Павел Виттенбург, биограф Толля, пришёл в выводу:

«Вынудить Толля оставить в такой неблагоприятный момент остров Беннета, по нашему мнению, могло угнетённое состояние его спутников — двух промышленников» [181] Виттенбург П. В. Жизнь и научная деятельность Э. В. Толля. М., 1960, с. 185. .

Поэтому снова глянем на записку, где «во всём достаток». На ней подробно изображены южный берег, полуостров Чернышёва с двумя мысами и за ним восточный берег острова. В конце его, на перешейке к полуострову Эммелины, значится «место постройки дома». Там, по южному берегу, обилен плавник, а с северного берега можно гдядеть, не прояснился ли горизонт, не пора ли идти на гору — высматривать землю Санникова. Именно туда, по северо-западному берегу, отправились двое учёных после того, как оставили карту с запиской, и нетрудно понять, что ожидали они увидеть на перешейке самый дом. Однако даже следа его никто позже там не обнаружил. То есть охотники выполнять задание Толля не стали.

Это признала третья записка из бутылки (воспроизведена выше, на с. 178), написанная на пороге полярной ночи и, что странно, без участия Толля. Неверная пунктуация выдаёт немца:

23. Х.1902 Четверг. Нам оказалось более удобным, выстроить дом на месте означенном здесь на этом листке. Там находятся документы. Зеберг.

Затем то же (и без «акцента») по-немецки.

Жаль, что никого не привлекла эта крохотная записка. Она напоминает, что учёные говорили друг с другом по-немецки (даже на «Заре»), а охотники — по-якутски; и это мы ещё вспомним. Далее, в указанном домике Колчаком обнаружен всего один документ (письмо Толля), написанный после этой записки. А где же остальные, обещанные? Оба учёных много писали домой, в домике осталась пачка чистой бумаги, возможность гибели была очевидна — оттого и последнее письмо президенту. Почему же нет писем домой? и почему на последней записке нет подписи Толля?

Тут-то мы и подходим к самому главному в жизненных коллизиях — к людским отношениям. В подробнейшем дневнике Толля, оставленном на «Заре», о них нет, как правило, ничего — начальник полагал, что «общее дело» важнее, и в этом он был сын своего века. А редкие исключения из этого правила тщательно изъяла его вдова Эммелина, оставив на их месте лишь характерные пятиточия. Их мы ещё коснёмся.

Что же случилось на острове? Точного ответа мы никогда не узнаем, но кое-какие вехи расставить можно и нужно. Колчак доставил нам много свидетельств, а сам конфликт наметился ещё на «Заре». Толль был мягок в обращении, заботлив к исполнителям его воли, и окружающие, особенно жители тундры, привыкшие к грубости русского начальства, очень его любили. Бруснев писал в отчёте:

«Местное население (якуты и тунгусы) встречало нас чрезвычайно радушно. Все интересовались судьбою барона Толля и его спутников. Имя барона Толля пользуется большою популярностью в тундре. Все высказывали сожаление по поводу его печальной участи» (Бруснев. Отчёт, с. 165).

Все такие места часто и охотно цитируются пищущими.

Однако Толля сжигала страсть — найти землю Санникова, ей он готов был принести в жертву всё и всех, тогда как другие вовсе не считали её поиск главной задачей. Колчак, например, сомневался в самом её наличии (Отчёт 1904) и прямо отрицал её (Доклад 1906). А в его книге «Лёд…» на с. 20 читаем следующее: летом, если мороз 15 градусов и ниже, когда над полыньёй стоит густой туман, то

«испарения издали представляются в виде очень устойчивых форм, нередко принимавших благодаря рефракции фантастические очертания, похожие на контуры отдалённых пространств твёрдой земли».

Не видели главной цели в ней и другие офицеры. По штату их на «Заре» было трое, все лейтенанты военного флота. Командиром судна был Николай Николаевич Коломейцев, помощником — Фёдор Андреевич Матисен, а третьим — Колчак. В его обязанности входили, кроме ежедневных 8-часовых вахт, все работы по гидрологии.