Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

На фотографии мы видим его стоящим на барьере фальшборта весьма рискованно: носы ботинок нависают, сам он склонился далеко за борт, опираясь лишь на батометр, висящий на лине, и без страховки (если не считать ею натянутый вдоль фальшборта слишком низко канат; чёрная линия вдоль спины Колчака — лишь тень троса, идущего от грузового блока). Справа от Колчака стоит Василий Железников для помощи в работе с тяжёлым батометром, и он сам нуждается в страховке. Волнение слабое и мягкое, но барьер, несомненно, под ногами гуляет. Внизу и сзади Железникова стоит Степан Расторгуев в казачьей фуражке. Очевидно, он готов отдать линь, когда лейтенант отпустит батометр и выпрямится.

Из «нижних чинов» той знаменитой экспедиции хорошо описан историками только боцман Никифор Бегичев, об остальных же пишут редко и мало, а зря: многие тоже были героями (яркими личностями были и Железников, о котором мы уже знаем, и Расторгуев, о ком ещё речь будет; умели они работать и без Колчака, донельзя перегруженного — см. фото на с. 400). Всего «нижних чинов» было на «Заре» тринадцать: боцман, два механика, три кочегара, шесть палубных матросов и кок.

Колчак у батометра — аппарата для взятия глубинных проб воды. Батометр приготовлен к спуску на лине (тонком тросе), на котором также закреплен минимальный термометр, позволяющий узнать температуру того уровня, с которого взята проба

Экипаж «Зари» был сформирован из военных моряков, но двоих матросов пришлось списать на берег уже при самом выходе в Ледовитый океан, в Александровске на Мурмане. Вместо них были взяты двое якутских казаков (одним из них был Расторгуев), привёзших из Сибири ездовых собак. Научный же состав экспедиции, если не считать Колчака, был весь из штатских, из сотрудников Академии наук. Начальником экспедиции был назначен Толль, и поначалу мало кого это смущало. Правда, командир «Зари» Коломейцев ещё в Петербурге просил президента АН точно определить его права и обязанности, но великий князь лишь отмахнулся — зачем эти формальности?

Один лишь Степан Осипович Макаров, провожая экспедицию, произнес загадочные слова — будто характер Толля позволит ему служить буфером между офицерами и учёными. О, как знаменитый адмирал ошибся: буфер оказался нужен самому Толлю — буфер между ним и всеми остальными. Только вот не нашлось буфера.

Толля принято описывать образцовым интеллигентом и идеальным начальником, заботливым и демократичным. Да, он общался «на равных» и с матросами, и с жителями Арктики, его умение располагать к себе людей и управлять ими несомненны, но очень многого ему недоставало. Вот несколько цитат, которых принято избегать.

Первую, из записок Колчака, опубликовал в 1989 году архивист Сергей Дроков, тогда ещё студент, и Колчак выступает в ней отнюдь не сторонником Толля. С прямо-таки адмиральской самоуверенностью 28-летний лейтенант декларирует:

«Я полагаю, что начальником должен быть просто образованный человек, ясно и определённо сознающий задачи и цели предприятия, а будет ли он специалистом по геологии, не имеющей никакого отношения к ходу самого дела, — это не имеет значения. Для начальника удобно не иметь никакой специальности, а иметь побольше способностей управлять и руководить всем делом, входить в жизнь и внутренние мелочи хозяйства, а не „экскурсировать“… часто преследуя в ущерб всему свои специальные „научные задачи“. Вот подчинённый ему состав должен обладать научной подготовкой, а для того, чтобы выполнять и руководить ходом морского предприятия, прежде всего надобно быть моряком» [182] Дроков С. В. Полярный исследователь Александр Колчак // Северные просторы, 1989, № 6. Это цитата из рукописи, опубликованной позже (Колчак А. В. Русская…, с. 80–81). :

Учёному читателю, у которого эти слова вызовут неприязнь к их автору, замечу, что они написаны летом 1903 года в поварне на острове Котельном, где отряд Колчака провёл 40 дней в томительном ожидании момента, когда льды расступятся и пустят их спасать Толля, который как раз ушёл «экскурсировать» на остров Беннета и пропал. Экспедиция развалилась, теперь вместо «хода самого дела» надо было спасать «экскурсанта» и, быть может, гибнуть при этом самим.

Вторая цитата. После посещения прекрасного новогоднего спектакля, устроенного «нижними чинами» в кубрике, Толль записал в дневнике откровенно:

«У нас в офицерском салоне не было особого праздника. Как враг речей я ещё за обедом предупредил всякие праздничные речи, ибо, согласно моей точке зрения, от нас ждут не речей, но только дел».

Итог? Не все даже вышли к столу.

Третья цитата, ещё штрих к его взгляду на мир, тоже из дневника:

«Сегодня год, как у нас на борту „Зари“ был Его Величество император» [183] Toll Е. Die Russische Polarfahrt der «Sarja». Berlin, 1909, S. 199, 309. Все ссылки на дневник Толля взяты отсюда, так как русский перевод (1959) негоден. Переводчица не всюду поняла смысл, а редактор, видимо, в текст не вникал и ограничился изъятием половины упоминаний Колчака. В итоге, например, матрос «Зари» Семен Евстифеев, сумской помор, прежде служивший простым матросом в военном и промысловом флоте, выставлен как переводчик скандинавских саг — спутаны Sage (сказание) и Gage (зарплата). (Ещё несколько примеров см.: Чайковский Ю. В. Почему погиб…, с. 10.) .

Сказанное перед экипажем, это было бы понятно как соблюдение положенной нормы, но в личной записи это уже перебор и указывает на тип мышления, далекий от принятого у тогдашней интеллигенции. Между прочим, Колчак, вспоминая проводы экспедиции в Петербурге и сетуя, что они «не были особенно торжественны», посещения «Зари» императором даже не помянул (Колчак, Русская…, с. 82).

А вот четвёртая цитата — к стилю толлева руководства:

«Как только Толль принял решение идти на остров Беннета… С этого момента начальнику экспедиции сделалось всё окружающее безразлично. Он весь ушёл в свои две байдары, две нарты и двух якутов»; «Толль не хотел больше плавать на судне, а хотел просто от него избавиться» — слова из отчёта Матисена;

Всё это быстро выявилось в делах экспедиции. Колчак вспоминал:

«Ненормальное положение начальника чисто морского предприятия — не моряка — выясняться начало с первых дней, и все усилия Коломейцева регламентировать и оформить эти отношения не привели ни к чему, т. к. Толль как бы избегал касаться этого вопроса».

Добавлю несколько штрихов и от себя. Во-первых, идея бросить судно владела Толлем с самого начала экспедиции. Она возникала и у других путешественников, но никем, насколько знаю, не планировалась заранее. Во-вторых, он любил природу и само путешествие, но охотился столь яро, что другие упрекали его в бездумности; а в его рассуждениях о природе Севера видны зачатки царящего ныне расточительства (см.: Чайковский. Почему погиб…, с. 13). В-третьих, Толль во всём старался копировать знаменитых путешественников Эрика Норденшельда (Швеция) и Фритьофа Нансена (Норвегия), проплывших в тех же местах ранее на шхунах «Вега» и «Фрам». Но вряд ли это у него вышло.