Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

На «Фраме» все жили, питались и развлекались вместе, празднуя все дни рождений. Там деления на офицеров, учёных и матросов не существовало; в частности, гарпунщик, кок и кочегар прежде служили офицерами.

Частые праздники были и на «Веге». Правда, офицеры и матросы питались там порознь, зато библиотека была подобрана на все уровни культуры. На «Заре» об организации жизни «нижних чинов» и, тем более, о библиотеке для них вообще не слышно, хотя культурный уровень некоторых был очень высок [184] Например, машинист Эдуард Огрин писал стихи и поставил новогодний спектакль; рулевой Сергей Толстов заменял (наряду с Колчаком) священника. .

А ведь опытные полярники тогда уже прекрасно знали, что безделье и тоска — верные спутники цынги. От неё зимовщики на Груманте издавна спасались, плетя длинные цепи верёвочных узлов, чтобы затем их развязывать и снова увязывать. Ничего лучшего «заботливый» Толль не предлагал, и обитатели кубрика развлекались в течение полярной ночи гармошкой и гитарой, а позже — ещё и пьянством. Лишь на рождество Толль подарил им шашки и домино.

Эрик Норденшельд

Фритьоф Нансен

Тогда, в декабре 1900 года, и был устроен единственный праздник [185] Для него Толстов сделал из проволоки и бумаги отличную рождественскую ёлку, искусно украшенную Евстифеевым и Расторгуевым. . Подарки от президента АН раздавал Толль, а спектакль (весьма искусный) устроили «нижние чины» для «господ». Кают-компания по воле Толля скучала, зато кубрик ликовал: Толль впервые выдал спиртное. Судя по дневнику, он, немец, полагал, что 13 человек русских пьют полночи подаренные им две бутылки рому. Куда как вернее, что команда сочла возможным, не таясь, напиться спирта. К нему боцман, любивший выпить, имел доступ всегда, а затем и механики подделали ключ [Бегичев, с. 15, 17]. Столь же наивно Толль полагал, что в жёсткой регламентации спиртного следует Нансену.

Но это лишь штрихи. А главное то, что беспечность Толля к вопросам здоровья и жизни была безмерна. На «аптеку и хирургические инструменты» он отвёл лишь тысячную долю расходов экспедиции (245 руб.); для сравнения: на канцелярские и почтовые расходы — 2 тыс. руб. [Синюков, с. 263]. Естественно, инструментов не было, что и привело к трагедии: случайная рана в ногу кончилась для матроса Носова смертью от гангрены, поскольку провести ампутацию стопы было нечем. Не лучше обошёлся Толль с астрономом Зеебергом, который после походов с ним стал волочить левую ногу: взял его с собой в труднейший поход на остров Беннета (Зееберг не мог отказаться: он соглашался даже на место кочегара, но был взят как учёный, сверх намеченного штата). Не берёг Толль и себя, и в те годы это было оправданием.

Так, очень неудачно было решение Толля построить каюты офицеров и учёных в палубной надстройке: сам он любил холод, но от холода и сырости все страдали ревматизмом, что привело Колчака к временной инвалидности, а врача Германа Вальтера к смерти (на «Фраме» же все каюты были внутри корпуса). Колчак писал в Иркутске, между экспедицией и уходом на войну:

«Я чувствую себя очень плохо: старый ревматизм принял у меня скверную форму и сказался на деятельности сердца — та же история, что у Вальтера».

Вальтер, прежде вполне здоровый, умер в 37 лет.

И, наконец, главный медицинский вопрос. Толль прежде страдал тяжёлой неврастенией с расстройством речи, о чем его биограф писал со ссылкой на академический архив, но не на фонд РПЭ [Виттенбург, с. 32]. Вставал ли вообще вопрос о годности Тол ля к руководству РПЭ, не знаю, но в этой связи желание Коломейцева четко разграничить полномочия понятно, а беспечность президента АН — отнюдь. Видимо, врачи вообще не обследовали Толля, поскольку заменить его было всё равно некем, а экспедиция государству требовалась, и срочно.

Произошло худшее: бесконтрольно распоряжаясь властью, Толль погубил себя и трёх своих спутников (Синюков прав, полагая поход на о. Беннета безнадёжным) и едва не погубил Коломейцева вместе с казаком Расторгуевым, пользуясь тем, что оба, как люди военные, не посмели нарушить приказ.

Впрочем, презрев медицину, в иных отношениях барон о себе не забывал: как мне уже случилось писать, жалованье он себе взял непомерное, буквально обобрав «нижние чины» и, особенно, «инородцев» (см. Прилож. 2).В этом, кстати, он тоже разительно отличался от своего кумира, Нансена (больше напоминая господ офицеров ВСЭ, героев жестоких времён Анны Иоанновны). Если бы он положил, как Нансен, всем жалование около тысячи рублей в год, то сэкономил бы 45 тыс. рублей и мог бы купить судно, какое нужно [186] «Заря» стоила 36 тыс. руб. И потребовала ещё столько же на ремонт и переустройство [Синюков, с. 262]. Ещё в Петербурге «Заря» имела течь вдвое выше нормы, а на третий год текла катастрофически. Она имела лицензию на 3 года плаванья и к концу их, в самом деле, развалилась. «Фрам» при почти том же водоизмещении стоил вдвое дороже и имел осадку на фут меньше, притом садился центром днища, а «Заря» — транцем, отчего не могла сойти с мели задним ходом, требуя разворота посредством многократного завоза якоря. Это стало решающим: пройти мыс Челюскин в первую навигацию не удалось. . Но он положил себе (за подписью президента) 6 тысяч в год, что было невозможно без соответственных выплат остальным шестерым «участникам экспедиции». В таковых выплатах нужды не было:

«Я лично ни на что не рассчитывал, т. к. считал, что участие в такой экспедиции само по себе уже делает незначительными все остальные вопросы» —

писал Колчак [187] Колчак. Русская полярная…, с. 76. , узнав об окладе в 3600 руб. в год; так же считали остальные «участники экспедиции». Нансен же не взял себе ничего — он, так сказать, работал за харчи [188] На жалованье спутникам Нансен отвёл 46 тыс. крон [Nansen, с. 47], т. е. втрое меньше, чем Толль (67 тыс. руб.; рубль стоил тогда 2 норвежских кроны), хотя полные стоимости обеих экспедиций приблизительно равны. .

Кроме того, Толль оговорил ещё себе одному сохранение жалованья по прежнему месту работы. Поэтому после гибели Толля его семье досталось более 10 тыс. рублей (жалованье на двух должностях и страховая премия), тогда как семьям погибших с ним охотников полагалось лишь по 25 рублей (невыплаченный перед их уходом остаток зарплаты), а страхования их жизней вообще проведено не было. Колчак пытался что-то из казны выбить для их вдов, записав погибшим по три года службы вместо реальных семи месяцев. Не знаю, что из этого вышло, но подозреваю, зная принципы нашего героя, что он сам заплатил вдовам, сколько мог, из своего жалованья — большого, но уже изрядно траченого на нужды похода. Подробнее см. Прилож. 2.