Ричард Эванс - Третий Рейх. Дни Триумфа. 1933-1939

Ситуация в Нортхейме отражала то, что происходило во многих частях Германии. Не все немцы стали фанатичными приверженцами нацизма к 1939 году, но все основные потребности подавляющего большинства людей в порядке, безопасности, работе, возможности улучшить материальное благосостояние и карьерном росте — все то, что казалось невозможным при Веймарской республике, — в основном были удовлетворены, и этого было достаточно, чтобы завоевать лояльность населения. Возможно, пропаганда и не имела такого эффекта в этом отношении, как очевидный факт социальной, экономической и политической стабильности. Жестокость и незаконность рёмовской чистки были в целом приняты, например, не потому, что люди поддерживали использование Гитлером убийства как политического инструмента, а потому, что она позволила восстановить порядок, который в предшествующие месяцы был поставлен под угрозу рёмовскими штурмовиками. В массах было широко распространено мнение о первенстве порядка, которое нацисты прекрасно понимали, принимали и использовали. В конечном счете, разумеется, оно оказалось призрачным. Но на тот момент этого было достаточно, чтобы выбить почву из-под ног всех оппозиционных движений, которые пытались преобразовать волнения из-за неудовлетворенности теми или иными аспектами повседневной жизни при Третьем рейхе в более организованную форму оппозиции [1201] Bernd Stover, Volksgemeinschaft im Dritten Reich: Die Konsensbereitschaft der Deutschen aus der Sicht sozialistischer Exilberichte (Düsseldorf, 1993), 115-203,421. .

Руководители Третьего рейха действительно давали очень далеко идущие социальные обещания. Нацизм получил поддержку на выборах в начале 1930-х годов не в последнюю очередь из-за беспрестанного повторения обещаний о ликвидации раздробленности Веймарской республики и объединении немецкого народа в новом национальном, расовом сообществе, основанном на сотрудничестве, а не противоречиях, на взаимной поддержке, а не антагонизме. Классовые различия должны были исчезнуть, а интересы немецкой расы должны были доминировать. Две знаменательные символические пропагандистские демонстрации, поставленные Геббельсом и нацистским руководством в первые месяцы Третьего рейха, День Потсдама и День Национального труда, должны были показать, как новая Германия объединит старые традиции прусского порядка с одной стороны и рабочее движение — с другой. В интервью нацистскому драматургу Гансу Йосту 27 января 1934 года Гитлер заявил, что нацизм «считает Германию единым организмом». «От буржуазных традиций национал-социализм берет национальную решительность, а от материализма марксистских жизненных догм — творческий социализм». Он продолжал: «Национальное сообщество — это означает объединение всего производительного труда, что означает единство всех жизненных интересов, что означает уход от буржуазного индивидуализма и стремление к объединению механически организованных масс, что означает безусловное приравнивание судьбы одного человека к судьбе нации, личности и народа… Буржуа должен стать гражданином страны, красный товарищ должен стать товарищем по расе. И оба должны в искреннем стремлении облагородить социологическое понятие рабочего и повысить статус почетного права на труд. Такой мандат благородства сам по себе заставляет солдата и крестьянина, торговца и ученого, рабочего и капиталиста принести клятву следовать в единственно возможном направлении, которое являет собой решительное стремление всего немецкого народа — в направлении нации… Буржуазия должна прекратить считать себя хранительницей традиций или капитала, отделенной от рабочих марксистским представлением о собственности, и вместо этого должна открыто стремиться к интеграции с народом в виде рабочих» [1202] Domains (ed.), Hitler, I. 415-17. .

Гитлер подчеркивал это, представляя себя человеком рабочего происхождения, скромным гражданином своего народа, который поднялся вверх, никогда не теряя контакта со своими корнями.

Гитлер часто напоминал своим слушателям, как, например, в речи перед аудиторией в миллион человек, собравшейся в берлинском Саду удовольствий в мае 1937 года, что он «не вышел из какого-то дворца: я пришел с рабочей площадки. И я не был генералом. Я был солдатом, как и миллионы других». Окопное фронтовое братство 1914—1918 годов, когда социальные барьеры были отброшены в борьбе за национальную идею, должно было возродиться снова в духе Третьего рейха: «Удивительно, что здесь, в нашей стране, неизвестный человек смог выйти из армии миллионов немцев, рабочих и солдат, и встать во главе рейха и нации! Рядом со мной стоят люди всех классов, которые сегодня стали региональными лидерами. Не забывайте, что бывшие члены буржуазии и аристократии также нашли свое место в этом движении. Для нас неважно, откуда пришел человек, важно то, что он может работать на благо нашего народа» [1203] Там же, II. 892. .

То, что Гитлер в этом случае использовал слово «бывшие», позволяет предположить, что Третий рейх усердно распространял представление о том, что все классовые различия в новой Германии были уничтожены. «Мы, — говорил Роберт Лей в 1935 году, — единственная страна в Европе, которая смогла покончить с классовой борьбой» [1204] Völkischer Beobachter, 29 сентября 1935 г., цитируется в Schoenbaum, Hitler’s Social Revolution, 67. . В знак этого во многих институтах нацистской партии выходцев из низших слоев общества часто поднимали на должности, где они оказывались начальниками над выходцами из буржуазии, как, например, в Гитлерюгенде, или назначали прошлых представителей элиты руководителями над социально низшими классами, когда, например, университетские студенты направлялись в трудовые лагеря, а школьные учителя вынуждены были обучаться под началом «старых бойцов» скромного происхождения на обязательных образовательных курсах. Нападки нацистских студентов на традиционные дуэльные общества были только одним из примеров широкой атаки на самые известные символы социальных привилегий в Германии, которая, к недовольству традиционалистов вроде Рек-Маллецевена, сопровождалась обильной риторикой о равноправии и словесными нападками на реакционную природу классовой дискриминации, которая так явно поддерживалась в дуэльных обществах [1205] См. выше, 268, 300-301; о взглядах Река см. дневник, 63-4. .

Самое главное, что такая риторика сопровождалась реальными действиями. Падение статуса, автономии и влияния академических профессий в первые шесть лет Третьего рейха было реальным. Имидж традиционных институтов, таких как университеты, существенно упал в глазах молодых немцев, и в 1939 году туда поступило гораздо меньше людей, чем шесть лет назад. Мелкие бизнесмены и офисные работники видели, что социальное разделение между ними и рабочим классом размывалось сильнее, чем утверждали нацисты. Аристократы оказывались в коридорах власти рядом с дерзкими молодыми нацистами из гораздо более низших классов. Прежде влиятельные люди, от врачей до священников и от крупных землевладельцев до деревенских старейшин, оказались под прицелом. Повсеместно молодые люди или по крайней мере значительное меньшинство среди них ухватились за свой шанс предъявить свои требования старшему поколению: в среде аристократии, в деревне, в школе и университетах. Несомненно, к власти пришла новая политическая элита. От главных нацистов, вроде Геббельса и Геринга, Шираха и Лея, региональных лидеров и до низшего уровня районных старост и командиров взводов Гитлерюгенда, власть получили новые люди, в основном молодежь, часто из низших классов, а иногда, как в случае с Розенбергом, вообще не из Германии. Более того, произошла девальвация целого ряда традиционных социальных ценностей: приоритет образования ради самого образования среди профессоров, этика Гиппократа в плане постановки интересов пациента выше всего остального среди врачей, даже определение прибыли в качестве единственной меры успеха среди бизнесменов — все они были заменены новыми приоритетами Третьего рейха: война, раса и национальное сообщество.