Ричард Эванс - Третий Рейх. Дни Триумфа. 1933-1939

Однако равенство статуса, о котором так громко и настойчиво заявляли нацисты, не подразумевало равенства социального положения, дохода или благосостояния. Нацисты не проводили радикального изменения системы налогообложения, чтобы, например, уравнять чистые доходы людей, и не организовали контроль над экономикой, как это было сделано в Советском Союзе или позже в Германской Демократической Республике, чтобы минимизировать различия между богатыми и бедными. При Третьем рейхе были и богатые, и бедные, как и всегда прежде. В конечном счете права аристократии на землю остались без изменений, а молодые дворяне даже получили новую роль в руководстве СС, будущей политической элиты Германии. Крестьянские семьи, проживавшие в своих деревенских сообществах в течение десятилетий или даже столетий, сумели по большей части сохранить свои позиции, в определенной мере приспособившись к новому режиму. Крупные и мелкие бизнесмены продолжали вести свои дела ради обычной для капитализма прибыли. Ученое сообщество отдало самые одиозные ненаучные уродства идеологии нацистов на откуп мелким институтам под их собственным руководством, где они были изолированы от основного потока исследований и образования. Судьи и адвокаты все так же судили и защищали, выступали в судах и отправляли людей в тюрьму. Врачи имели больше власти по сравнению с пациентами, а работодатели — по сравнению со своими рабочими. Церковь совершенно очевидно потеряла влияние в таких областях, как образование, но все исследователи сходятся во мнении, что священники и пасторы в общем и целом сохранили лояльность своей паствы, несмотря на все усилия режима по ее подрыву. Идея национального сообщества убедила многих, возможно даже большинство немцев, в том, что партийные распри ушли в прошлое и все люди, казалось, объединялись под руководством Гитлера. «Больше никакой классовой борьбы, — отмечала Луиза Зольмиц в своем дневнике 27 апреля 1933 года, — или марксизма и религиозных противоречий. Только Германия — в Гитлере» [1206] Tagebuch Luise Solmitz, 28 августа 1934 г. . Однако очень немногие были убеждены, что социальная утопия, обещанная нацистами в 1933 году, может реально наступить.

Общество невозможно полностью преобразовать всего за шесть лет без масштабнейшего, жестокого насилия, которое имело место в Советской России, начиная с «красного террора» времен Гражданской войны (1918—1921 годы) и заканчивая массовыми сталинскими чистками 1930-х годов. Руководство Третьего рейха, как мы видели, действительно провело ограниченную кампанию по физической ликвидации реальных или предполагаемых диссидентов в своих рядах в конце июня 1934 года, а также уничтожило несколько тысяч реальных или предполагаемых оппонентов внутри Германии, однако основная волна насилия была оставлена для людей за пределами страны и была осуществлена уже во время войны. Здесь не было ничего похожего ни на уничтожение советским режимом около трех миллионов своих граждан в основном в мирное время и заключение миллионов в исправительно-трудовые лагеря, ни на яростные бунты, которые были ответом на введение государственной собственности в промышленности и коллективизацию сельского хозяйства в сталинской России. Точно так же, когда Третий рейх ограничивал зарплаты и потребление, это делалось не в рамках осознанного стремления сократить разрыв между богатыми и бедными, как в случае с гораздо более жесткими ограничениями, вводившимися в советском обществе, но исключительно в целях экономии денег для перевооружения. Нацизм не пытался повернуть время вспять, несмотря на все разговоры о восстановлении иерархий и ценностей мифического немецкого прошлого. Как мы видели, группы, надеявшиеся на возрождение старых социальных границ и институтов, оказались разочарованными так же, как и те, кто ожидал от Третьего рейха проведения радикального перераспределения земли и богатств [1207] Выборочное сравнение см. в Overy, The Dictators, 218-64; о мнении, что Третий рейх модернизировал немецкое общество с помощью кейнсианской экономической политики и разрушения традиционных социальных институтов вроде профсоюзов, см в Werner Abelshauser and Anselm Faust, Wirtschafts- und Sozialpolitik: Eine nationalsozialistische Revolution? (Tubingen, 1983). .

Проблема была в том, что любая программа социальных изменений, которую могли бы представить нацисты, в конечном счете полностью подавлялась первоочередной необходимостью подготовки к войне. Все, что помогало Германии подготовиться к завоеванию Восточной Европы, было хорошо, все, что уводило в сторону, было плохо. Реализация любой социальной или расовой утопии была отложена до того момента, когда Германия обрела бы наконец так необходимое жизненное пространство на Востоке, точно так же, как благосостояние масс в конечном счете зависело от того же. Вместе с тем оценка предполагаемых последствий этого становится крайне умозрительной, тем более учитывая, что имеются все свидетельства того, что Гитлер не остановился бы после завоевания Востока, но превратил бы войну за доминирование в Европе в битву за мировое господство. Опять же, некоторые признаки утопического будущего Третьего рейха, нарисованного его лидерами и идеологами, можно было различить уже в 1939 году. Одержимость нацизма технологиями, хотя и стимулированная перевооружением, шла далеко за пределы военных целей. Это был режим, который желал иметь самое современное машиностроение, последние технические новинки, новейшие средства связи. Все это подразумевало большие заводы, крупные предприятия, современные города, развитые организации. Нацистское будущее базировалось на научных принципах: применение расовой гигиены и дарвинистского селекционизма к человеческому обществу без учета каких-либо традиционных моральных или религиозных сомнений, управляемое сложным, иерархическим государственным аппаратом, который не потерпел бы никакого несогласия. Иногда могло показаться, что нацистская пропаганда рисовала крестьянскую Европу, немцев, объединенных узами «крови и земли», которые порабощают и эксплуатируют низшие расы в псевдофеодальном мире, лишенном сложностей и неопределенностей индустриального общества. Деиндустриализация и деурбанизация должны были стать основными факторами окончательного воплощения Третьего рейха в европейском масштабе [1208] Henry Ashby Turner, Jr, «Fascism and Modernization», у него же (ed.), Reappraisals of Fascism (New York, 1975), 117-39. . Однако самые яростные сторонники такого направления, вроде Дарре, были побеждены теми, кто считал, что новый европейский расовый порядок должен был объединить самую современную промышленность, технологии и коммуникации вместе с преобразованным сельским хозяйством и деревней, между которыми необходимо было добиться нового равновесия [1209] См. полезное обсуждение в Ian Kershaw, The Nazi Dictatorship: Problems and Perspectives of Interpretation (4th edn, London, 2000 [1985]), 161-82; Horst Matzerath and Heinrich Volkmann, «Modemisierungstheorie und Nationalsozialismus», in Jurgen Kocka (ed.), Theorien in der Praxis des Historikers (Gottingen, 1977), 86-116; Jeremy Noakes, «Nazism and Revolution», in Noel O’Sullivan (ed.), Revolutionary Theory and Political Reality (London, 1983), 73-100. О мнении, что нацизм сознательно стремился модернизировать немецкое общество, см. в Rainer Ziteimann, Hitler: The Politics of Seduction (London, 1999 [1987]). Оно не было широко распространено, по крайней мере не в форме, предложенной Цительманом. .