Ричард Эванс - Третий Рейх. Дни Триумфа. 1933-1939

Во многих городах банды штурмовиков врывались на еврейские кладбища, выкапывали и разбивали могильные плиты. Иногда в погроме принимали участие члены Гитлерюгенда. В Эсслинге коричневорубашечники, одетые в обычную одежду и вооруженные топорами и кувалдами, около полпервого ночи ворвались в еврейский приют и сломали все, что смогли, побросав книги, религиозные принадлежности и все, что могло гореть, в один костер, зажженный ими во дворе. Один штурмовик сказал плачущим детям, что если они немедленно не исчезнут, то их тоже бросят в огонь. Некоторым из них пришлось пройти весь путь до Штутгарта, чтобы найти пристанище [1367] Sauer, Die Schicksale, 420. . По всей Германии грабили магазины и дома, забирая ювелирные украшения, фотоаппараты, электроприборы, радиоприемники и другие товары. Всего было уничтожено не меньше 7500 еврейских магазинов из общего числа не больше 9000. Страховая отрасль потом оценила ущерб в 39 миллионов рейхсмарок за разрушения, вызванные огнем, в 6,5 миллиона рейхсмарок за разбитые окна и в 3,5 миллиона рейхсмарок за разграбленное имущество. Полиция появилась только утром 10 ноября 1938 года, поставив охрану у разграбленных зданий, чтобы не допустить дальнейшего воровства [1368] Avraham Barkai, «The Fateful Year», 95-122; Longerich, Politik, 203. Другие подробности см., например, в Karl Н. Debus, «Die Reichskristallnacht in der Pfalz», Zeitschrift für die Geschichte des Oberrheins, 129 (1981), 445-515; Joachim Meynert, Was vor der «Endlosung» geschah, 208-22; Graml, Reichskristallnacht, 22-49; Fichtl et al., «Bambergs Wutschaft», 135-89; Kropat, «Reichskristallnacht», 109-18; у него же Kristallnacht in Hessen, 51-136; и Wippermann, Das Leben, 1. 97-107. Herbert Schultheis, Die Reichskristallnacht in Deutschland nach Augenzeugenberichten (Bad Neustadt an der Saale, 1985), приводит современную подборку показаний свидетелей. .

Произошедшее в городе Тройхтлингене было вполне типично для антисемитской Франконии. Сразу после полуночи 10 ноября 1938 года местный командир СА Георг Заубер получил телефонный звонок с приказом уничтожить местные синагоги в своем районе и арестовать всех еврейских мужчин. К 3 утра он прибыл в Тройхтлинген и приказал поднять городских штурмовиков с кроватей и собрать их у пожарной станции. Некоторые из них отправились к ближайшей синагоге, там они собрались у дверей соседнего дома и стали кричать, чтобы хозяин, Моисей Курцвайль, открывал, или они его сожгут заживо. Выбив дверь, они прошли через его дом в синагогу и подожгли ее. Вскоре она полностью сгорела. Прибыла пожарная бригада и стала поливать водой соседние дома, принадлежавшие арийцам. Некоторые местные жители собрались у пожара, криками одобрения поддерживая коричневорубашечников, а потом вместе с ними направились к еврейским магазинам, где помогали бить окна и грабить прилавки. Они перешли на еврейские дома, врываясь в какие придется и громя все внутри. Один местный еврей, Мориц Майер, позже рассказывал, как он проснулся между четырьмя и пятью утра 10 ноября от звука шагов в своем саду. Выглянув в окно, он увидел восемь или десять штурмовиков, вооруженных топорами, тесаками, кинжалами и револьверами, которые ворвались в дом и к тому моменту, когда он разбудил свою семью, уже начали бить раковины, зеркала, двери, буфеты и мебель. Майера ударили по лицу, разбив очки, швырнули в угол и забросали кусками мебели. На кухне коричневорубашечники разбили всю посуду, потом спустились в подвал, где в ужасе скрывалась семья Майера, и заставили женщин разбить все бутылки с вином и банки с консервами. Они ушли, только когда там появились местные жители и молодежь, уносившие все, что попадалось под руку. Майер с семьей быстро собрали кое-какие вещи и бежали под насмешки толпы к железнодорожной станции, где сели на поезд до Мюнхена с большинством из остальных 93 евреев из города [1369] Wildt, «Violence», 191-200. .

Экстремальный уровень насилия и сознательное унижение, которым подвергались евреи во время погрома, напоминали поведение коричневорубашечников в первые месяцы 1933 года. Однако в этот раз все происходило в гораздо большем масштабе и с большими разрушениями. Эти события продемонстрировали, что примитивная ненависть к евреям теперь охватила не только штурмовиков и радикальных партийных активистов, но распространялась среди других слоев населения, и в первую очередь среди молодежи, на которую, совершенно понятно, оказало свое влияние нацистское обучение в школах и членство в Гитлерюгенде [1370] Longerich, Politik, 203-5 and 642-3, n. 231; Friedlander, Nazi Germany, 269-79. . Пройдясь по улицам Гамбурга утром после погрома, Луиза Зольмиц обнаружила, что люди «были удивлены, но вели себя спокойно и одобряюще. Атмосфера ненависти. “Если бы они стали стрелять в нас там, это бы было воспринято без сопротивления” заявила одна пожилая женщина» [1371] Tagebuch Luise Solmitz, 10 ноября 1938 г. . В Сааре говорили, что евреи были слишком напуганы, чтобы выходить на улицы несколько дней после погрома: «Как только кто-нибудь появляется на людях, за ним устремляются толпы детей, плюют в него, бросают грязью и камнями или вставляют палки между ног, чтобы он упал. Еврей, которого унижают таким образом, не смеет ничего сказать в ответ, иначе его обвинят в запугивании детей. Родители не имеют смелости заставить детей прекратить, потому что опасаются, что это чревато неприятностями» [1372] Behnken (ed.), Deutschland-Berichte, V (1938), 1 191. .

Как сообщалось в отчете, детям часто внушали в школе о необходимости относиться к евреям как к преступникам и без угрызений собственности воровать их вещи [1373] Там же. . Тем не менее, хотя молодые немцы в особенно антисемитском регионе Франконии и некоторых других областях с готовностью приняли участие в погроме, в некоторых других частях Германии ситуация была совсем иной. «Слушай, — говорил один транспортный рабочий в Берлине своему товарищу на следующий день после погрома, — никто меня не убедит, что это сделал народ. Я спал всю ночь, и мои коллеги спали, а мы же и есть народ, правильно?» [1374] Там же, 1,208. .

Фридрих Рек-Маллецевен испытал глубокое возмущение от «всего этого отчаяния и неизмеримого позора», став свидетелем событий 9—10 ноября 1938 года в Мюнхене. Он допускал, что был неспособен понять это [1375] Reck-Malleczewen, Diary, 80. . В других местах периодически сообщалось, что полицейские предупреждали евреев заранее, чтобы те могли спрятаться и избежать расправы. Социал-демократы добросовестно записывали все случаи участия местного населения в погроме, в результате заключив, что самой распространенной реакцией во многих местах был настоящий ужас. Сообщалось, что в Берлине общественное осуждение «варьировалось от презрительных взглядов и чувства отвращения до словесного выражения омерзения и даже грубых оскорблений» [1376] Behnken (ed.), Deutschland-Berichte, V (1938), 1 207. . Писатель и журналист Йохен Клеппер, жена которого была еврейкой, писал в своем дневнике 10 ноября 1938 года: «Мы слышим из разных «еврейских» кварталов города, как люди осуждают такие организованные акции. Похоже на то, что антисемитизм, который был весьма распространен в 1933 году, серьезно сдал свои позиции после выходящих за все рамки разумного нюрнбергских законов. Но, вероятно, это не так в случае с Гитлерюгендом, где состоят и обучаются все молодые немцы. Я не знаю, каким образом семья может противостоять этому влиянию» [1377] Klepper, Unter den Schatten, 675. .