Ричард Эванс - Третий Рейх. Дни Триумфа. 1933-1939

Некоторые партийные группы, посетившие эту выставку, отправляли в министерство телеграммы примерно такого содержания: «Художников нужно привязать к их картинам, так, чтобы каждый мог плюнуть им в лицо». Карола Рот, подруга художника Макса Бекмана, отметила, что посетители старшего возраста ходили по выставке качая головами, а более молодые активисты партии и штурмовики смеялись и глумились над экспонатами. Атмосфера ненависти и громких насмешек не оставляла места для других точек зрения; на самом деле это было важной частью самой выставки, превращающей ее в еще одно пропагандистское мероприятие режима. Однако позднее, когда молодой Питер Гюнтер пришел во второй раз, атмосфера, по его словам, была гораздо спокойнее, посетители задерживались у некоторых картин, которые им определенно нравились и на которые они пришли посмотреть, как они подозревали, в последний раз. Но в целом выставка определенно удалась. Как и многое в нацистской культуре, она позволяла простым консервативным гражданам рассказать вслух о своих предрассудках, которые они не спешили проявлять до этого [390] Peter Guenther, «Three Days in Munich, July 1937», in Barron (ed.), «Degenerate Art», 33-43; о реакции Каролы Рот и других см. в Paul Ortwin Rave, Kunstdiktatur in DrittenReich (Hamburg, 1949); телеграмму см. в Zuschlag, «Entartete Kunst», 331; сведения о ценах см. в Peter-Klaus Schuster (ed.), Die «Kunststadt» München 1937: Nationalsozialismus und «Entartete Kunst» (Munich, 1987), 103-4; в нем также имеется факсимильная копия выставочной брошюры (183-216). .

Многие художники, чьи работы попали на выставку, были либо иностранцами, как Пабло Пикассо, Анри Матисс или Оскар Кокошка, либо эмигрантами, как Пауль Клее и Василий Кандинский. Но некоторые из них остались в Германии, в надежде, что ветер переменится и их реабилитируют. Макс Бекман, чья последняя персональная выставка прошла совсем недавно — в 1936 году в Гамбурге, уехал из Германии в Амстердам на следующий день после открытия выставки дегенеративного искусства. Но, хотя дела у него шли далеко не прекрасно, Бекман продолжал писать. В последующие тяжелые годы его поддерживали сочувствующие торговцы картинами и зарубежные поклонники [391] Sean Rainbird (ed.), Max Beckmann (London, 2003), 274-7. . Остальным повезло меньше [392] Backes, Hitler, 71-7 — хороший краткий обзор. . Художник-экспрессионист Эрнст Людвиг Кирхер, которому тогда, как и Бекману, было за пятьдесят, начиная с 1920-х годов жил в Швейцарии, но он гораздо больше, чем Бекман, зависел от немецкого рынка произведений искусства. Он не терял надежды вплоть до 1937 года. Но в июле 1937 его все же исключили из Прусской академии искусства, и комиссия Циглера конфисковала многие из его работ, отправив на выставку дегенеративного искусства ни много ни мало двадцать две из них. Кирхлер уже был болен, и на несколько лет его карьера художника прекратилась, повторить тот успех, который он имел с 1910 года до середины 1920-х в Берлине, ему не удалось уже никогда. Это стало для него последней каплей. «Я всегда надеялся, что Гитлер за всех немцев, — с горечью писал он, — а теперь он обратил в ничто славу столь многих действительно хороших художников немецкой крови. Те, кого это коснулось, были сильно опечалены, ведь те из них, кто действительно серьезно работал, хотели трудиться и трудились ради славы и чести Германии». Когда его работы продолжили конфисковать, он еще глубже погрузился в отчаяние. 15 июня 1938 года он уничтожил многие работы, которые хранил в своем уединенном деревенском доме в Швейцарии, вышел на улицу и выстрелил себе в сердце [393] Norbert Wblf, Emst Ludwig Kirchner 1880 — 1938: On the Edge of the Abyss of Time (Cologne, 2003), 86-90. .

Тем временем режим, точно так же, как он поступал и в решении других вопросов, использовал возможность, которую давала выставка, для того чтобы издать новые законы, обобщающие его политические методы. За день до выставки Гитлер объявил, что время терпимости прошло: «С этого момента мы будем вести безжалостную войну против последних оставшихся элементов, подрывающих нашу культуру… Но теперь — я вас уверяю — все эти кучки болтунов, дилетантов и псевдохудожников, нагоняющие друг на друга пафос и таким образом друг друга поддерживающие, будут пойманы и устранены. Что касается нас, эти доисторические дикари и дилетанты могут отправляться назад в свои пещеры и продолжать там рисовать свои интернациональные наскальные рисунки» [394] Kaiser, Führer, 24-8. .

«Болтунов» на самом деле уже заставили замолчать, когда Геббельс 27 ноября 1936 года издал закон, запрещающий всякую критику искусства, которая, по его словам, «переросла в настоящий суд над искусством, в то время когда в нем господствовали иностранцы, евреи». Его место должны были занять «рассказы об искусстве», ограничивающиеся простым описанием. Все произведения искусства, выставляемые в общественных музеях и галереях, попадали туда только если их одобряло Министерство пропаганды и Имперская палата изобразительного искусства, а значит, критика художественных произведений слишком тесно граничила с критикой режима [395] Wulf, Die bildenden Künste, 118-27. Литературную критику ждала та же судьба (Strothmann, Nationalsozialistische Literaturpolitik, 258-300). . Чтобы работы модернистов больше никогда не попали на обозрение публики, Циглер объявил в своей речи на открытии выставки, что скоро все эти язвы исчезнут из немецких галерей [396] Цитируется и переведено в Adam, The Arts, 123. . Вскоре после этого Геббельс сказал членам Имперской палаты культуры, что на «страшной, пугающей «Выставке дегенеративного искусства» в Мюнхене» были показаны «неумелые произведения искусства», «чудовищные, вырожденческие творения», созданные людьми «вчерашнего дня», «дряхлыми представителями… периода, который мы уже давно миновали, как интеллектуально, так и политически». 31 мая 1938 года был принят закон о конфискации продуктов дегенеративного искусства. Он задним числом легализовал изъятие вырожденческих произведений не только из галерей и музеев, но и из частных коллекций, без всякой компенсации, кроме некоторых исключительных случаев, когда было необходимо «избежать трудностей» [397] Там же, 121-4. . Программа конфискации осуществлялась под руководством комиссии, возглавляемой Адольфом Циглером и в которую входили торговец произведениями искусства Карл Хаберсток и фотограф Гитлера Генрих Гоффман [398] Adam, The Arts, 121-2; Merker, Die bildenden Künste, 155-6 (см. также цитаты выше). .

Эта комиссия увеличила количество изъятых работ примерно до 5000 картин, 12 000 рисунков, акварелей, работ, вырезанных по дереву, из 101 музея и галереи по всей Германии [399] Brenner, Die Kunstpolitik, 159. .

Некоторые зарубежные работы вернули тем иностранным организациям и частным лицам, у которых их позаимствовали немецкие музеи, около сорока отдали просто так, а некоторые обменяли. Кроме того, четырнадцать из самых ценных произведений Герман Геринг оставил для себя: четыре картины Винсента ван Гога, четыре Эдварда Мунка, три Франца Марка и по одной Поля Сезанна и Поля Гогена. Потом он продал их, чтобы ему хватило денег на покупку гобелена, которым он украсил Каринхалле, роскошный охотничий дом, построенный им в память о своей первой жене; эта небольшая незаконная спекуляция показывает, как бы он вел себя, если бы в его руках оказались произведения искусства других европейских стран [400] Adam, The Arts, 122-7. . Более того, в противовес этой выставке художники, покинувшие страну, и те, кто их поддерживал, быстро организовали выставки «Немецкого искусства XX в.», самые значимые из которых прошли в Лондоне, Париже и Бостоне, они привлекали внимание к тому, какова была репутация запрещенных художников за границей. В поисках твердой валюты, которая была ему так необходима, нацистский режим просто не мог игнорировать большой спрос, которым в других странах пользовалось модернистское искусство. Геббельс начал переговоры с Вильденштейном и другими торговцами картинами за пределами Германии и превратил комиссию Циглера в орган, над которым он имел уже более непосредственный контроль. Он был организован в мае 1938 года в рамках Министерства пропаганды, в него входили трое торговцев произведениями искусства, и отвечал он за распределение конфискованных работ. За последующие несколько лет вплоть до 1942 года от продажи 3000 конфискованных произведений искусства на специальный счет Рейхсбанка поступило более миллиона рейхсмарок. Самую широкую огласку получила продажа 125 работ Эрнста Барлаха, Марка Шагала, Отто Дикса, Поля Гогена, Винсента ван Гога, Жоржа Гросса, Эрнста Людвига Кирхера, Пауля Клее, Макса Либермана, Анри Матисса, Амадео Модильяни, Пабло Пикассо, Мориса де Вламинка и других в галерее Фишер в Люцерне 30 июня 1939 года. И только тридцать одна работа не нашла своих покупателей. Часть дохода ушла в музеи и галереи, из которых изъяли работы, но большая их часть отправилась на счет в Лондоне, что дало Гитлеру возможность купить картины для его персональной коллекции. Таким образом, сохранились многие из конфискованных произведений [401] Merker, Die bildenden Künste, 155-6; Zuschlag, «Entartete Kunst», 205-21; Petropoulos, Art, 76-81. Wulf, Die bildenden Künste, 340-41 о репортажах в прессе и объявлениях аукционов. .