Николай Белан - Эпицентр

Радости отца не было предела. Он просто не верил этому чуду. Не верил, что дочь его осталась цела. Оксана действительно оказалась цела, а те несколько царапин не понадобилось даже показывать врачу в больнице.

Их квартира была на втором этаже, и, видимо, это спасло девочку. Когда закачалась земля и начало рушиться все вокруг, она инстинктивно выскочила в кухню, спряталась под стол. И в этот момент все куда-то провалилось…

Очнулась она в полной темноте. Прислушалась: наверху работали какие-то машины, скрежетали камни. «Значит, меня найдут», — решила она и стала терпеливо ждать. Было холодно, мучила жажда. Она сначала кричала, но потом поняла, что надо экономить силы…

Казалось, родителям после такого шока трудно будет прийти в себя. А на восстановление душевного равновесия потребуются дни в спокойной, тихой обстановке. Но удивительное дело. Видимо, как беда может повергнуть человека в шок, так и радостное известие вывести из него. Так случилось с Савруком, который не только остался на раскопках, но и своим мужеством, собранностью, стойкостью невольно увлекал других. Я стоял рядом с ним и видел, что этот человек с блестящими глазами не уйдет отсюда, пока не найдет всех оставшихся под обломками дома. И им, хоть он и был в военной форме, движили не приказ, не команда «сверху», а стремление разделить чужую боль, сделать все для того, чтобы спасти оставшихся под развалинами живых людей, помочь людям отыскать родных и близких, пусть даже мертвых.

— Пока не найдем последнего человека, я отсюда не уйду, — сказал мне на прощание Саврук. И в его глазах я увидел такую решимость, какая, видимо, была и в глазах фронтовиков, поднимающихся в атаку навстречу свинцовому ливню.

Потом мне расскажут, что именно этот офицер спас многих детей в этом доме, как, впрочем, и другие воины.

Но сказать, что спасали детей только военные люди, было бы, конечно, неправильно. Я видел, как из всех республик прибывали грузы, строительные и спасательные бригады, инженерные формирования. Главная особенность, которая отличала их, — это то, что почти все люди в таких отрядах были добровольцами.

— Когда Ленинакану потребовалась помощь, на нашем производстве нашлось очень много желающих оказать ее, — рассказывал мне на одной из улиц призванный из запаса в полк гражданской обороны грузин рядовой запаса А. Циклаури.

— А я гражданский человек, из города Цхакая, — услышав наш разговор, сам подошел к нам молодой парень в бушлате. — Когда услышал о беде, постигшей братский армянский народ, взял отпуск за свой счет и прибыл сюда. У родственников и друзей, слава богу, все в порядке. Но я решил: раз уж приехал, буду работать, сколько нужно, на расчистке завалов…

Тысячи, буквально тысячи людей со всех уголков нашей страны изъявили желание, готовность не только прийти на помощь пострадавшим, но и, самое главное, душой, всем сердцем разделили их боль и их скорбь, боль и скорбь детей разрушенных районов. В те дни мне довелось побывать в Ленинаканском городском штабе по ликвидации последствий землетрясения. Работал он круглые сутки, без каких-либо перерывов. Я видел озабоченность работающих там людей, четкие распоряжения, умелые действия руководителей штаба, которые направляли технику, продовольствие, палатки в самые нужные места города. Но еще я увидел документы, я бы сказал, огромной нравственной силы, человеческого сострадания. Документы, которые буквально поражали своей искренностью, предельной самоотдачей. Что имею в виду? Имею в виду сотни и сотни телеграмм, писем, которые пришли в Ленинакан отовсюду. Их изучению, как, наверное, фронтовым письмам, можно посвятить целое исследование. Потому что это, на мой взгляд, сгустки самых лучших человеческих нравственных качеств и чувств, о которых мы потихоньку в былые годы, чего греха таить, стали забывать. Милосердия, отзывчивости, сострадания… Поверьте, читать эти телеграммы без боли, без восхищения было просто невозможно.

Вот, например, телеграмма из Кировабада. «Можем принять одного ребенка навсегда или двух временно до получения пострадавшей семьей жилья. Кировабад, Октябрьской Революции, 26, корпус два, квартира 56, семья Столярчук». А вот другая, срочная: «Супруги Устаевы примут на воспитание ребенка любого пола, национальности, возраста. Количество один-два, любое время. Североморск, Кирова, 11, кв. 54». И еще одна для примера телеграмма из Краснодара. «Выражаем искреннее соболезнование. Можем взять на воспитание двух детей. Если возможно, то ответьте, когда можно приехать за детьми. Красноярск, 60 лет Октября, 155, кв. 230, Губич».

Были телеграммы и на языках наших союзных республик, были большие и короткие по тексту, срочные и простые. Но все они содержали одно желание — помочь пострадавшим детям, одно стремление — взять их или на воспитание, или усыновить. Или хотя бы просто помочь словом, участием, материально. Чем измерить эти ниточки материнской и отцовской теплоты чужих, совершенно незнакомых людей, протянувшиеся со всех концов нашей страны к пострадавшему Ленинакану? Видимо, нет цены тому, что бесценно, что не измерить рублями, не взвесить на самых точных весах, — теплу человеческих сердец: русских, казахов, татар, узбеков…

А ведь этим всегда и был силен наш Союз. Нет, не девальвировались, оказывается, эти роднички лучших человеческих качеств в душе народной, не затерялись, не затерлись в современном быстроменяющемся и рациональном мире.

В город Спитак буквально на второй день после беды прибыл прапорщик Николай Оганесян. Развернул радиостанцию, чтобы обеспечить связью действующую там часть. И неожиданно увидел двух маленьких бредущих по улице чумазых мальчиков. Как оказалось, у детей погибли родители. Сами же они чудом уцелели. И вот первым, кто приласкал, обогрел, накормил их, был прапорщик Оганесян. Одного из них, Гульгена Мусаэляна, он решил оставить у себя в семье. А про другого после нескольких дней написал своему другу и сослуживцу прапорщику Юрию Согомоняну. Согомонян тут же откликнулся и не только решил усыновить мальчика, но и сам приехал за ним. Как сложилась их судьба?

Гульген, тот долго жил с Оганесяном в палатке, неся, образно говоря, со взрослыми боевое дежурство. Однако судьбе надо было распорядиться иначе. Оказалось, отец мальчика чудом остался жив и разыскивал его, хотя мать погибла. И вот чуть ли не случайно он узнал, где его сын. Со слезами на глазах он зашел в аппаратную, где нес в тот день дежурство прапорщик Оганесян, и, благодаря бога и незнакомого ему военного человека, обнял сначала сына, а потом прапорщика Оганесяна. «Теперь у тебя, сынок, два папы…» — сказал он Гульгену.

Ну а другой мальчик, Славик Захарян, насколько мне известно, так и живет у прапорщика Согомоняна, который написал заявление о его усыновлении.