Ольга Эдельман - Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть II: лето 1907 – март 1917 года

Конференция, вернее, пленум ЦК РСДРП состоялся 2-23 января (15 января – 5 февраля) 1910 г. в Париже. Договаривались об объединении и преодолении фракционного раскола и, как казалось, достигли соглашения. Большевики согласились распустить свой фракционный центр и закрыть «Пролетарий», меньшевики должны были со своей стороны закрыть «Социал-демократ», реорганизовывалось Русское бюро ЦК, в него должны были войти семь человек: по двое большевиков и меньшевиков и представители национальных партий (польской, латышской и Бунда). Среди избранных в это бюро был В. П. Ногин (Макар). Реорганизовывалось и Заграничное бюро ЦК, и редакция будущего центрального органа. Однако и на этот раз это была лишь кратковременная видимость единства. Надо заметить, что большевики свою часть обязательств выполнили, закрыв «Пролетарий», меньшевики же в итоге прекращать выпуск «Социал-демократа» не стали, а их лидеры подавали пример отказа работать вместе с большевиками. После пленума Ф.Дан, Ю. Мартов, П. Аксельрод и А. Мартынов опубликовали обращение к товарищам по партии с жесткой критикой политики большевистской верхушки, то есть, в сущности, Ленина. Большевистский центр, утверждали они, «совершенно отрезанный от России стал, по существу, тайным кружком бывших большевиков и окончательно перестал считаться с мнениями и настроениями русских организаций. Их попытки повлиять на его решения встречали то простую канцелярскую отписку, то прямую насмешку. Поскольку же ему надо было воздействовать на общественное мнение партии, он старался делать это путем денежной зависимости, в которую он ставил как отдельных членов партии, так и целые организации». Сложно не заметить сходства этого критического выпада с тем, что писал Коба.

Намеченные в Русское бюро меньшевистские кандидаты войти в него отказались, и оставшийся практически в одиночестве Макар-Ногин безуспешно пытался уговорить столичных меньшевиков кооптировать кого-то на их место [198].

В январе 1910 г. бакинские социал-демократы и эсеры «окончательно решили объявить организованную всеобщую экономическую забастовку рабочих» и даже выпустили соответствующую прокламацию, но денег на поддержание бастующих не было, а настроений самих рабочих радикалы толком не знали. Бакинские жандармы, учитывавшие прошлый горький опыт, обратили внимание градоначальника на то, что нефтепромышленники действительно нарушают достигнутые прежде с рабочими соглашения, создавая почву для недовольства. В целом рабочие бастовать не хотели, городские власти немного научились предотвращать обострения социальных противоречий, но революционерам нужно же было напоминать рабочей аудитории о своем существовании.

С типографией также не ладилось, единственное, что напечатали в начале года, – это написанную И. Джугашвили прокламацию об Августе Бебеле к его 70-летию (см. док. 38). Ничего, кроме красочно изложенной биографии Бебеля, прокламация не содержала [199]. Само по себе обращение к ретроспективным темам в прокламациях симптоматично и говорит об исчерпании актуальной повестки.

Еще осенью 1909 г. в Баку вернулся бежавший из сибирской ссылки Г. К. Орджоникидзе, но, по-видимому, задержался в городе недолго (правдоподобным кажется, что он вынужден был уехать из Баку, опасаясь провала) и вскоре отправился во главе отряда боевиков в Персию [200]. По сведениям его вдовы, опиравшейся на семейный архив, его отряд состоял из 40 грузин и сотни азербайджанцев [201]. Можно предположить, что последние были связаны с организацией «Гуммет», деятельность которой прежде курировал И. Джугашвили, он вполне мог сохранять эти контакты и позднее, но подробности и содержание этой работы не освещены документальными источниками.

Между тем в бюро по подготовке предполагаемой бакинской забастовки вошли кроме Кобы и Кузьмы Бочка-Мдивани и Шаумян, отсюда следует, что оба они вернулись в Баку и к партийной работе (см. док. 36). Это, однако, противоречит донесению начальника Бакинского охранного отделения в Департамент полиции, который в мае 1910 г. на запрос о Мдивани ответил, что тот «в конце минувшего года из Баку выбыл в Кутаис и до сего времени не возвратился» [202]. Снова в деле был освобожденный после четырехмесячного заключения Спандарян. В середине марта в Баку приехал представитель ЦК В. П. Ногин (Макар) с основной целью – добиться объединения с меньшевиками. 16 марта с его участием состоялось то самое совещание Бакинского комитета, на котором случился конфликт между Кобой и Сельдяковым (см. док. 39). Помимо этого, в очередной раз обсуждали вопрос о типографии, постановили объединиться с меньшевиками и поддержали ленинскую инициативу организации партийной школы для рабочих (реализованную год спустя в Лонжюмо) в противовес школе на Капри, устроенной во второй половине минувшего 1909 г. оппонентами, отзовистами и сторонниками Богданова (А. А. Богданов, Г. А. Алексинский, А. В. Луначарский).

Приезд Ногина в Баку имел еще одну важную задачу. Ногин должен был организовать ту часть ЦК, которой предстояло работать в России. Как вспоминал М. И. Фрумкин, когда выяснилось, что намеченные кандидаты от меньшевиков отказываются работать с большевиками, Ногин и Фрумкин, посовещавшись в Москве в конце февраля 1910 г., наметили список пятерки – русской части ЦК. Помимо самого Ногина речь шла об Иннокентии Дубровинском (который находился за границей, но должен был в Россию), Р. В. Малиновском, Сталине и В. П. Милютине. «Сталин был нам обоим известен как один из лучших и более активных бакинских работников. В. П. Ногин поехал в Баку договариваться с ним», – писал Фрумкин [203]. В краткой биографии В. П. Ногина, написанной вскоре после его смерти, сообщается о совещании с Фрумкиным и их решении «предложить ЦК утвердить следующий список пятерки – русской части ЦК», далее приведены имена тех же лиц, что и в воспоминаниях Фрумкина. «Тов. Сталин в то время был в Баку, и В.П. поехал к нему, чтобы договориться с ним о его кандидатуре. В Баку он сделал несколько докладов о парижском пленуме ЦК и весною (апрель 1910 г.) снова вернулся в Москву» [204]. Автор непринужденно обошел молчанием вопрос о том, было ли сделано предложение Кобе войти в русскую часть ЦК и чем дело закончилось. Следов того, что Ногин сделал Кобе это предложение, не существует. Автор вышедшей в оттепельные годы популярной биографии Ногина утверждал, что будто бы, когда Ногин в начале марта прибыл в Баку, оказалось, что Коба буквально накануне был арестован [205]. Это очевидная подтасовка дат, которые известны из донесений полицейских агентов. Ни слова о предложении Кобе войти в ЦК нет и в статье самого Ногина о бакинской поездке [206]. Вероятно, осмотревшись на месте, он отказался от этого намерения, и можно согласиться с А. В. Островским, предположившим, что свою роль мог сыграть происшедший на глазах Ногина конфликт Кобы с Сельдяковым [207]. Сельдякова Ногин знал по предшествовавшей работе в Москве, и тот мог воспользоваться знакомством, чтобы бросить тень на Джугашвили. Может быть даже, Сельдяков затеял ссору на заседании комитета именно потому, что Ногин поделился с ним планами относительно продвижения Кобы в русскую часть ЦК.