Ольга Эдельман - Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть II: лето 1907 – март 1917 года

Неделю спустя, 23 марта 1910 г., Коба был арестован. С самого появления в Баку его держали под наблюдением, но до поры до времени жандармам казалось более выгодным оставлять его на свободе: таким образом, имея агентуру и филеров, они знали обо всем происходившем в большевистском комитете (например, из отчетов о наружном наблюдении видно, что житель Елисаветполя Мелик Галустович Меликянц, 42 лет, партийная кличка Дедушка, кличка наблюдения Старик, попал в поле зрения филеров 22 января 1910 г. «от Молочного», то есть за ним следили из-за замеченных контактов с Кобой [208]). После ареста одного из видных большевиков его место занимал кто-то другой, и всю тонкую паутину наблюдения приходилось налаживать заново, рискуя к тому же, что амбициозный новичок успеет тем временем совершить что-нибудь совсем нежелательное. Поэтому долгие месяцы Кобу предпочитали держать под наблюдением; в случае надобности его могли схватить в любой момент. Ровно той же логикой Бакинское охранное отделение руководствовалось в отношении Степана Шаумяна, который был арестован 15 апреля 1909 г. и уже 15 мая освобожден за недостаточностью улик, но за ним постоянно следили и считали, что «арест его в настоящее время был бы вреден для розыска, т. к. с потерей его из глаз отделения исчезнет центр, в котором, как лучи в собирательном фокусе, сходились и сходятся важнейшие деятели организации» [209].

Теперь же, в марте 1910 г., обосновывая решение об аресте Кобы, начальник Бакинского охранного отделения ротмистр Мартынов докладывал в Департамент полиции, что «к необходимости задержания „Молочного“ побуждала совершенная невозможность дальнейшего за ним наблюдения, так как все филеры стали ему известны и даже назначаемые вновь, приезжие из Тифлиса, немедленно проваливались, причем „Молочный“, успевая каждый раз обмануть наблюдение, указывал на него и встречавшимся с ним товарищам, чем, конечно, уже явно вредил делу» (см. док. 42). По замечанию З.И.Перегудовой, такое поведение Молочного должно бы полностью исключить предположение о его связях с охранкой [210].

Вместе с ним была арестована Стефания Петровская. При обыске в ее квартире нашли рукописи и довольно значительное количество нелегальных брошюр (см. док. 42, 47). Коба, как и при предыдущем аресте, на первом же допросе назвался своим настоящим именем. Чины Бакинского охранного отделения наконец могли уяснить то, что их собратья в Тифлисе знали давно, а именно что Коба – не мнимый Тотомянц, а Иосиф Джугашвили, давно уже разыскиваемый за побег из ссылки (см. док. 42). Дело категории «переписка» на них с Петровской завели одно, общее (см. док. 43). 26 марта обоих допросил помощник начальника Бакинского ГЖУ поручик Отдельного корпуса жандармов Подольский.

На допросе Джугашвили назвал свое настоящее имя и место рождения, сообщил, что мать жива, а отец умер, что он, Иосиф Джугашвили, учился в Тифлисской духовной семинарии и был вынужден выйти, не окончив пятого класса, якобы оттого, что внезапно потребовалось внести плату за обучение. Он придерживался примерно того же, что говорил год назад на допросе поручику Боровкову, но некоторые придуманные тогда детали запамятовал, и если в 1908 г. он утверждал, что после побега из первой ссылки в 1904 г. отправился в Лейпциг и провел там не то 11 месяцев, не то больше года, а также был в Лейпциге в 1907 г., то теперь Лейпциг обернулся Лондоном, где он якобы был около года в 1904 г. и начале 1905 г. Он заявил, что проживал в Баку без прописки, искал и не находил работу, что ни к каким политическим партиям не принадлежал. Утверждал также, что с Петровской не сожительствовал, в чем можно усмотреть достойное уважения нежелание скомпрометировать женщину (см. док. 44).

Стефания Леандровна назвала поручику Подольскому свои имя и возраст, показала, что родом из Одессы, училась там в гимназии и на высших женских курсах, привлекалась к дознанию в Москве, была сослана в Сольвычегодск, после ссылки приехала в Баку. Назвала два адреса, по которым проживала (она жила легально), сказала, что зарабатывала на жизнь уроками. Причастность к политическим организациям отрицала, найденные у нее тетради и фотографические карточки объявила своими, а брошюры будто бы взяла у знакомых почитать (не очень складная версия, учитывая, что были найдены 9 экземпляров одной брошюры и 53 – другой). Она признала, что состоит в сожительстве с Джугашвили, но отказалась говорить, проживал ли он в ее квартире (см. док. 45).

На следующий день поручик Подольский отправил запрос в Вологодское ГЖУ, спрашивал, «не встречается ли надобности в названном лице и как надлежит поступить с задержанным» (см. док. 46), на что получил предсказуемый ответ, что задержанного следует отправить назад отбывать ссылку [211]. Несмотря на, казалось бы, откровенный ответ Кобы, назвавшего себя Иосифом Джугашвили, 31 марта в отношении о продлении срока ареста мотивом была указана невозможность установить личности обоих задержанный [212]. Может быть, это был лишь формальный повод, но, учитывая привычку революционеров постоянно пользоваться чужими именами и документами, а полиции – пренебрегать фотографированием задержанных, сомнения бакинских жандармов были не лишены основания.

Длившаяся формально три месяца переписка о Джугашвили и Петровской практически не содержит следов следственных действий, за исключением ряда запросов в другие губернии о подлинности паспорта Петровской, о предшествовавших случаях привлечения обоих к дознанию и проч. [213]Ни Джугашвили, ни Петровская показаний не давали, молчали и другие арестованные социал-демократы, а изъятые при обыске бумаги не являлись достаточно убедительными доказательствами их вины. В Бакинском охранном отделении прекрасно знали о роли Кобы среди местных социал-демократов, но собрать законные доказательства, годные для уголовного процесса, не имели возможности.

Коба между тем стал уже довольно известен далеко за пределами Закавказья. В мае 1910 г. среди донесений агентуры Туркестанского районного охранного отделения сообщалось, что «в Баку скрывается известный кавказский с.-д. «Коба», являющийся представителем всех кавказских большевистских организаций». 11 мая начальник Туркестанского РОО сообщил это в Петербург как «случайные сведения, не относящиеся к моему району и достоверность коих мною не проверялась» [214]. Из Департамента полиции 23 мая эти данные отправили в Баку с требованием разобраться [215]. 9 июня начальник Бакинского охранного отделения ротмистр Мартынов ответил, что прочие упомянутые в туркестанском донесении лица, «имеющейся в моем распоряжении агентуре неизвестны и сведений о них в делах не имеется», а Коба, большевик и член Бакинского комитета РСДРП, арестован и оказался Иосифом Джугашвили [216]. Почти дословно то же самое на аналогичный запрос ответил 1 июля 1910 г. начальник Тифлисского ГЖУ. [217]