Ольга Эдельман - Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть I: 1878 – лето 1907 года

С середины 1904 г. в Баку стал наведываться Коба в качестве члена Союзного комитета. Чем он там занимался и с какой целью бывал? Представляется достоверным, что он вел агитацию за созыв III съезда РСДРП, участвовал в создании и впоследствии курировал работу группы «Гуммет». Возможно также, он сохранял старые связи с типографской группой.

О том, что Коба приезжал в Баку, чтобы провести дискуссию о созыве III съезда, вспоминала Ц. Зеликсон (см. док.10), сообщения которой заслуживают доверия, насколько вообще можно доверять большевистской мемуаристике (так, она старалась избежать лжесвидетельства о декабрьской забастовке 1904 г.; см. ниже). В Баку ситуации с агитацией за съезд дополнительную остроту придавало то обстоятельство, что выступившая в июле 1904 г. группа членов ЦК РСДРП – сторонников примирения фракций, состояла из Л. Б. Красина, В. А. Глебова-Носкова, И. Ф. Дубровинского [542], из них первые двое работали в Баку, а Дубровинский приезжал эмиссаром от ЦК и смог было убедить кавказские партийные комитеты присоединиться к июльскому заявлению и выступить против созыва съезда. Таким образом, Баку оказывался в этих дискуссиях отнюдь не дальней периферией, а, напротив, важнейшим центром. В разгоревшихся словесных баталиях Иосиф Джугашвили относился к числу стойких сторонников Ленина. Цецилия Зеликсон в этом отношении была весьма осведомленным свидетелем, так как и сама приехала летом в Тифлис в качестве ленинского эмиссара.

Группа «Гуммет» была организована в Баку осенью 1904 г. для социал-демократической агитации в среде мусульманского пролетариата. Ее руководящим ядром были большевики М. Г. Мовсумов, С. М. Эфендиев, М. А. Азизбеков, входили в нее Мир Асадулла Мир-Касимов, Рза Нагиев, Асадулла Ахундов, Муса Гаджи-Касумов, Мухтар Гаджиев и другие, передовые рабочие Мамед Мамедъяров, Бала Ами Дадашев, Сеид Якубов и др. В 1905 г. в группу пришел приехавший из Одессы Н. Н. Нариманов [543]. Многие участники «Гуммет» вспоминали, что Коба руководил их работой, писал для них листовки и т. д. [544](см. док. 9, 31), и если общие слова о его ведущей роли могут быть не более чем ритуальным славословием, то рисуемые рассказчиками конкретные эпизоды выглядят правдоподобно.

Георгий Ртвеладзе утверждал, что по решению Бакинского комитета «во что бы то ни стало приобресть типографию» он с группой партийцев летом или осенью 1904 г. совершил дерзкую акцию: «Задача эта была возложена на меня, Георгобиани, Монтина, Гуревича и других, в числе 8 человек. Демонстративно, с оружием в руках, мы, не понеся жертв людьми, отобрали станок у одной частной типографии и сдали его комитету» [545]. Невозможно проверить достоверность этого колоритного рассказа, равно как и причастность Кобы к решению Бакинского комитета. Однако, поскольку и до того, и позднее Иосиф Джугашвили с типографиями имел дело, не исключено, что и в 1904 г. он поддерживал связи с бакинской типографской группой.

При разрыве с меньшевиками большевики сохранили в своих руках техническую партийную инфраструктуру—типографии, каналы доставки и распространения и проч. Именно так описывал положение дел В. Н. Соколов, возглавлявший бюро по транспортировке литературы в Россию, он работал сначала в Смоленске, затем, после провала на границе в Каменец-Подольске, в Самаре, Киеве, Москве. В Самару он перебрался как раз в интересующее нас время, весной 1904 г., для того, чтобы организовать переброску по Волге в Центральную Россию продукции бакинской подпольной типографии («За это лето и зиму до января 1905 г. наша Самарская группа пропустила через свой аппарат не менее 150 пудов литературы, на четыре пятых бакинской и только меньшую часть заграничной» [546]). Соколов свидетельствовал, что «нас, «техников», встречали на местах с одинаковым доброжелательством все, независимо от хода и направления дискуссии: литература нужна была одинаково всем, и она как в это время, так и значительно позже не носила на себе определенной фракционной окраски. […] И нужно сказать опять-таки определенно: никакого в сущности транспорта и снабжения специально меньшевистского никогда и не существовало. […] Так что, если даже и были чисто меньшевистские организации, они обслуживались нашими же аппаратами» [547](к этому месту в публикации воспоминаний Соколова 1920-х гг. сделано было редакционное примечание, что, вероятно, речь идет о ситуации до лета 1905 г.). Обе бакинские типографии – и большая «Нина», и вторая, находившаяся в ведении Бакинского комитета, – были большевистскими.

Джугашвили-Коба в то время бывал в Баку, но не жил там. Из рассказа Ц. Зеликсон видно, что приезды его бывали краткими, по соображениям конспирации он не задерживался надолго и избегал ночевать в городе (см. док. 10). Бакинский партиец Пирумов вспоминал, что в 1904 г. «много слышал о нем, но его не видел» [548]. Последнее объяснялось как конспирацией (рядовой партийный работник без специального повода и не должен был видеть эмиссара Союзного комитета), так и тем, что Коба проводил в Баку не слишком много времени. Конспирировался он в то время очень тщательно. И. В. Боков рассказывал о том, с какими предосторожностями Коба назначал встречи, являясь или внезапно, или не в тот день, про который договорился; ходил по улицам кругами, высматривая соглядатаев, прежде чем заходил в нужный дом. «Постоянной квартиры у него не было, адреса своего он никому не давал» (см. док. 19).

Вопрос о том, сколь много он бывал в Баку осенью и в начале зимы 1904 г., в годы культа Сталина приобрел повышенное значение. Причина этого – всеобщая забастовка в декабре, в результате которой впервые в Российской империи были заключены коллективные договоры рабочих с нефтепромышленниками [549]. Историкам партии, конечно же, хотелось приписать ее в заслугу большевикам и лично товарищу Сталину.

Проблема была в том, что организовали забастовку не большевики, а их заклятые соперники – три брата Шендриковы, Илья, Лев и Дмитрий, которые до лета 1904 г. входили в Бакинский комитет, затем были из него вытеснены. Большевики считали Шендриковых «полуменьшевистской, полуавантюристской группой» (Ц. Зеликсон-Бобровская), которые «не брезгали [550]ничем в борьбе с нами, большевиками» (А. Стопани), при этом отмечали их «самую отчаянную демагогию» и «крупный агитаторский талант демагогической марки» Ильи Шендрикова [551], а также недопустимые приемы агитации (П. Джапаридзе, см. док. 14). Даже два десятилетия спустя большевистские мемуаристы продолжали задним числом изо всех сил изобличать Шендриковых и «шендриковщину». Забавно, что в вышедшей в 1924 г. юбилейной работе по истории закавказских партийных организаций, которая в силу специфического партийного кодекса «скромности» вообще написана обезличенно, без имен партийцев, единственные названные фамилии – это убитый еще в 1905 г. рабочий-большевик П. Монтин и братья Шендриковы, увековеченные таким образом врагами [552].