Ольга Эдельман - Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть I: 1878 – лето 1907 года

Шендриковы перебрались в Баку в 1903 г. из Ташкента и организовали Союз балаханских и бибиэйбатских рабочих. А. Стопани утверждал, что это была «организация гапоно-зубатовского типа», имевшая недолгий успех среди «аполитичной малосознательной части» рабочих, в основном русских. Ц. Зеликсон признавала, что у Шендриковых была тесная связь «с широкими низами балаханских нефтепромышленных рабочих» [553]. Между тем этот союз насчитывал несколько тысяч рабочих [554]. Большевистские авторы приписывали популярность Шендриковых исключительно их ловкой демагогии, возмущались, что те выдвигали сугубо экономические требования и критиковали большевистских агитаторов за стремление придать рабочим выступлениям политический характер. «Демагог Илья без конца умел на массовках варьировать вопросы о фартуках, рукавицах и проч. мелких требованиях, выдвигаемых рабочими, не касаясь самой сущности забастовки» [555]. В тексте Зеликсон сквозит обычное для большевистских мемуаристов презрение к экономическим требованиям. Она с насмешкой припоминала массовку, где ораторов «прерывали неодобрительными выкриками по адресу большевиков, которые хотят требовать, вместо рукавиц и фартуков, свержения самодержавия», очевидно, не подозревая, насколько двусмысленно звучит ее ирония.

Конечно же, рабочим важно было в первую очередь то, что непосредственно затрагивало их жизнь, а так называемые политические требования (среди которых почему-то помещалось требование восьмичасового рабочего дня) были той повесткой, которую радикалы старались им навязать, в противном случае объявляя их отсталыми и неразвитыми. Собственные нужды рабочих, сводившиеся, естественно, в первую очередь к условиям найма, оплаты, охраны труда, казались партийным агитаторам темой мелкой и несущественной. А. Рохлин в своем мемуарном очерке неосторожно приоткрыл эту черту профессионального революционера социал-демократа тех лет, в любое время и при любых обстоятельствах готового вести партийную агитацию, но не знавшего толком элементарных вещей, важных для рабочих, ему же казавшихся мелочью, не заслуживающей внимания. Само положение нелегала, «обстановка его жизни вырабатывала в нем черты быстроты, натиска, беззаботности и верхоглядства ко всему, что в широких рамках «общих задач» и «конечных целей» имело локальное, местное, случайное, преходящее значение». Поэтому, вспоминал Рохлин, случалось, что оратор «не совсем разобравшийся в „тонкостях“ путал, скажем, тартание [556]с бурением или с пафосом призывал к борьбе за 8-ми часовой рабочий день там, где, скажем, случайно по условиям производства работа длилась 7 часов» (см. док. 12).

Если действительно дело обстояло так, нет ничего удивительного в том, что Шендриковы имели успех у рабочих. Но сопоставление цитированных выше воспоминаний, опубликованных в 1920-х гг., с тем, что говорили закавказские делегаты на III съезде РСДРП, позволяет уловить дополнительные нюансы, обогащающие картину оттенками и делающие ее не столь прямолинейно однозначной. В выступлениях делегатов съезда, особенно П. А. Джапаридзе, есть возмущение методами Шендриковых (см. док. 14), но не видно никакого презрения к выдвижению экономических требований. Напротив, М. Цхакая, расхваливая деятельность Имеретино-Мингрельского комитета, рассказал, что в прокламации, распространяемые среди крестьян, всегда включались экономические требования, причем агитаторы путем анкетирования выясняли особо нужды крестьян каждого района (см. гл. 8, док. 27).

В связи с этим в очередной раз впору задуматься, насколько точно воспоминания большевиков отражают ту реальность, о которой они повествуют. Не был ли, в частности, мотив презрения к экономической стороне борьбы раздут и усилен задним числом, уже в послереволюционные годы? Насколько старые большевики вроде Зеликсон, Стопани, Невского изменились сами и сменили оценки прошлого после опыта революции, гражданской войны и пребывания своей партии у власти? Причем сами эти люди никаких сколь-нибудь важных должностей при советской власти не занимали, но были оттеснены в сферу историко-партийных изысканий, что по-своему симптоматично.

Вспоминая о бывших удачливых соперниках Шендриковых, большевики в отместку не только объявляли их подручными царизма и буржуазии, но и утверждали, что шендриковская группа финансировалась нефтепромышленниками, которые иногда извлекали выгоду из забастовок. Определенный смысл в этом был. В ту эпоху спрос на нефть не был еще столь велик и устойчив, и на бакинских промыслах случались периоды перепроизводства, когда мазут переполнял резервные емкости, а цены падали. Известие о забастовке производило чудесный эффект, рынок реагировал панически, избыток продукции скупался, цены взлетали. Не исключено, что промышленники в самом деле этим пользовались время от времени. Не исключено также, что разочарованные тем, что инициатива и руководство масштабной забастовкой оказались не у них, бакинские большевики постарались очернить ее организаторов. Однако остается факт, что спрос и цены на нефть в ту эпоху имели свой ежегодный минимум: вывоз нефти в Европейскую Россию с остановкой волжской навигации с 1 ноября по 1 апреля почти прекращался. В это время, имея резервуары для хранения, можно было скупить нефть за бесценок и весной продать с большой прибылью [557]. Организация крупной забастовки именно в этот период спада нефтедобычи действительно выглядит подозрительно.

О том, что бакинская большевистская группа была против стачки в декабре 1904 г., говорилось на III съезде РСДРП как об известном факте (см. док. 13). Что некие люди, назвавшиеся представителями фирмы Нобеля (крупнейшей из бакинских фирм, на долю которой в 1906 г. приходилось 36% всей нефтедобычи [558]), предлагали Глебову-Носкову внести в партийную кассу 30 тысяч рублей с условием, чтобы забастовка продлилась еще пару недель, также говорилось на съезде со ссылкой на самого Глебова [559]. Ссылаясь на Глебова, об этом рассказывал и М. Васильев-Южин (см. док. 16). Поддержал эту версию в своей книге партийный историк М. А. Москалев, написавший, что Шендриковых и Союз балаханских рабочих финансировали нефтепромышленники, они и спровоцировали декабрьскую стачку, потому что на складах скопилось много нефтепродуктов. Большевики же считали всеобщую забастовку в тот момент несвоевременной, но поддержали начавшееся выступление пролетариата [560].

Надо отметить, что здесь историко-партийная трактовка раздваивается. В публикациях 1920-1930-х гг. прослеживается как эта версия, так и совершенно другая, согласно которой стачка была несомненным революционным достижением и ею руководили большевики и лично Сталин. Эта версия стала официальной, так излагают события биохроника в собрании сочинений Сталина («13-31 декабря. И. В. Сталин руководит всеобщей стачкой бакинских рабочих»? [561]) и доклад Берии («Под руководством товарища Сталина в декабре 1904 г. проводилась грандиозная стачка бакинских рабочих, которая продолжалась с 13 по 31 декабря и закончилась заключением первого в истории рабочего движения России коллективного договора с нефтепромышленниками. Бакинская стачка явилась началом революционного подъема в Закавказье» [562]), и предисловие к выпущенному в 1940 г. Главным архивным управлением сборнику документов «Бакинская стачка 1904 года» [563].