Ольга Эдельман - Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть I: 1878 – лето 1907 года

Из всего этого сложно понять, сколь далеко простиралась готовность к революционному насилию у большевиков Бакинского комитета в конце 1904 г. и как они определяли для себя ту черту, за которой начинались недопустимые приемы и откровенный бандитизм. Нельзя к тому же и здесь исключить вероятность, что на оценки Невского, Зеликсон и других большевистских авторов (таких, как, например, ставший успешным беллетристом бакинский большевик Павел Бляхин, оставивший вместо воспоминаний автобиографический роман «На рассвете») оказали влияние пережитые ими позднее революция и гражданская война, сделав их значительно более готовыми к приятию и осуществлению насилия, а также одобрению его задним числом.

К 30 декабря 1904 г. в Баку были введены дополнительные войска, и рабочим пришлось закончить забастовку. Итоги ее и степень успеха оценивались по-разному. По горячим следам бакинские корреспонденты ленинской газеты «Вперед» писали «о громадной затрате энергии, о тех незначительных улучшениях, которых добились, и о том хаосе и путанице, какие внесла в умы группа демагогов, которую недавно приветствовала „Искра“» [579]. Однако заключенные с нефтепромышленниками коллективные договоры были, несомненно, немалым достижением, честь которого большевики старались приписать себе. Правда ли, как писал П. Бляхин (свидетель событий), что «большевики стремились возможно скорее заключить коллективный договор и организованно закончить стачку», а «меньшевики-шендриковцы, наоборот, неожиданно открыли бешеную кампанию за продолжение стачки»? Он же подвел итоги следующим образом: «Добыча нефти полностью прекратилась. От пожаров сгорело двести вышек и целые озера мазута. Цены на нефтепродукты вскочили вверх. Владельцы больших запасов нефти возликовали, надеясь заработать миллионные барыши: им было выгодно затянуть стачку и голодом заставить рабочих возобновить работу на прежних условиях» [580].

Декабрьская забастовка в очередной раз продемонстрировала слабость и несостоятельность администрации Российской империи и органов власти. В некотором роде, когда большевики объявляли царский режим «насквозь прогнившим», они знали, о чем говорят. Губернатор князь М. А. Накашидзе действовал невпопад, опаздывал с решениями, меры по наведению порядка вызывали еще большее ожесточение, в финале оказывалось, что справиться с проблемой власти могут лишь при помощи значительной вооруженной силы. И совершенно не способны сделать выводы из уже имевших место коллизий.

Ровно то же самое случилось спустя месяц, когда в Баку 7-10 февраля 1905 г. вспыхнула страшная межнациональная резня, погрузившая город в кровавый хаос. Поводом для начала резни послужили слухи об убийстве мусульманина армянами. Группы вооруженных мусульман ринулись громить армянские дома и убивать встречных армян. Армяне тоже вооружались, вставали на защиту своих кварталов и даже совершали ответные рейды, но общий баланс был не в их пользу. Власти пребывали в растерянности. Губернатор князь Накашидзе в очередной раз обнаружил, что иных способов вмешаться, кроме чисто силовых, у него нет, полиции откровенно мало (к тому же полицейские стражники массово объявили себя больными, как только начались беспорядки), а казавшееся солидным число наличных войск на самом деле совершенно недостаточно при беспорядках, непредсказуемо возникающих в разных районах большого города. К этому следует прибавить трения между губернатором и военными, скверные средства связи (в решающие моменты губернатор не мог дозвониться по телефону до командующего войсками) и в целом весьма относительное понимание того, что происходит в недрах жилых кварталов [581].

Уже после окончания беспорядков в городе пошли слухи о том, что резня была инспирирована властями, которые нарочно стравливают народы между собой, что мусульманские погромщики получали оружие в полиции и т.д. Телеграфные депеши, приходившие в Департамент полиции из Баку и Тифлиса от представителей власти, позволяют точно определить момент появления этих слухов – 14 февраля. Причастность властей к организации резни все радикалы считали очевидной и несомненной. Об этом говорили на III съезде РСДРП М. Цхакая и П. А. Джапаридзе [582], то же повторяли большевистские мемуаристы (см. док. 21).

Эта версия утвердилась в советской историографии. Она, конечно же, не находит никакого подтверждения и, напротив, опровергается источниками. Современный автор Й.Баберовский никоим образом ее не поддерживает, а, напротив, анализирует целый комплекс социальных и национальных противоречий и управленческих просчетов, создавших острую напряженность в Закавказье, и в частности в Баку [583]. В Петербурге известия о бакинском погроме вызвали резкое неудовольствие, донесения губернатора Накашидзе в Департамент полиции свидетельствуют об искренних и усердных, хотя и не слишком успешных, его стараниях утихомирить толпу и избежать кровопролития, а дело департамента, в котором собрана переписка с местными властями в дни резни, показывает, что высшее полицейское начальство с некоторым недоумением узнало о неспособности представителей власти в Баку справиться с ситуацией и требовало разъяснений по этому поводу. [584]

Революционеры использовали трагические обстоятельства в целях пропаганды. Цинизм этого решения смягчается как тем, что сами они, по-видимому, всерьез верили, что власти организовали межнациональные столкновения, так и тем, что это давало им шанс вмешаться в события и стараться предотвратить кровопролитие, с позиций последовательных интернационалистов убеждая рабочих, что распря трудящихся разных национальностей может быть на руку только капиталистам и царизму. В выступлениях на III съезде РСДРП и в ряде воспоминаний утверждается, что бакинские большевики пытались вооружить рабочих и выставить свои отряды против погромщиков, однако сил и оружия в их распоряжении оказалось слишком мало. Но более правдоподобными кажутся свидетельства А. М. Стопани, А. Геворкяна, Рыбкина (см. док. 22, 23) о том, что вспыхнувшая резня застала Бакинский комитет настолько врасплох, что даже имевшиеся ресурсы задействовать не успели. Пытались ли они на самом деле что-то делать или только заявляли об этом задним числом, судить сложно.

Не следует верить рассказчикам, утверждавшим, что Сталин во время резни находился в Баку и давал указания срочно выпустить листовки, тем более анекдотично сообщение, будто он потребовал «во что бы то ни стало захватить типографский шрифт», который и был привезен на арбе. К тому же подозрительно, что все эти рассказы прозвучали один за другим на торжественном собрании в честь сталинского юбилея [585]. Известно, что 13 февраля 1905 г. Джугашвили был в Тифлисе и составил листовку о прошедшей там демонстрации.