Ольга Эдельман - Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть I: 1878 – лето 1907 года

Однако и первая версия в сталинское время полностью запрещена и вычищена не была, о чем свидетельствуют изданные в 1937 г. протоколы III съезда РСДРП и упомянутая книга Москалева, появившаяся в 1940 г. Напротив, советская пропаганда постаралась свести эти версии воедино. Как это делалось, показывают материалы в газете «Правда», которая отметила 30-летний юбилей стачки, отведя ему целую полосу в номере за 29 декабря 1934 г. [564]Статья без подписи, выражавшая редакционную позицию, излагала события так: «Большевики подготовляли забастовку к началу навигации 1905 г. В декабре позиции капиталистов были более выгодны. Обнаруженные потом архивные материалы полностью подтвердили правильность большевистского анализа положения. На другой день после объявления стачки директор-распорядитель ведущей капиталистической фирмы „Товарищества бр. Нобель“, бывший российский консул в Стокгольме, дает своей бакинской конторе такую телеграфную директиву: „Спокойная забастовка полезна для цен. Поэтому избегайте всякого насилия. Хагелин“. „Спокойная забастовка“ была выгодна для крупных фирм, экспортировавших нефть на внешний рынок, но была разорительна для мелких нефтепромышленников. Меньшевики, ускоряя ход событий, играли на руку капиталистическим хищникам. Но когда забастовка вспыхнула, большевики возглавили руководство ею, использовали противоречия среди капиталистов и довели стачку до победы – до заключения первого в царской России коллективного договора предпринимателей с рабочими. Заслуга Бакинского комитета партии в этой забастовке в том, что он до конца разоблачил подлость, низость и предательство меньшевиков и вырвал рабочие массы из-под их влияния. Эту задачу бакинская организация партии выполнила под руководством товарища Сталина, бежавшего к тому времени из сибирской ссылки и ставшего во главе закавказских большевиков». В других статьях на этой же полосе сообщалось, что нефтепромышленники предлагали организаторам стачки 50 тысяч рублей, меньшевики взяли 8 тысяч.

Кое-как сложив две взаимоисключающие линии в одну, пусть небезупречную, партийные историки оказались перед главной проблемой: где в это время был Сталин и как найти свидетельства того, что во время стачки он находился в Баку. Ни тогда, ни сейчас таковых обнаружить не удалось. Примечательно, что в опубликованных в сборнике «Бакинская стачка 1904 г.» документах (вразрез с текстом предисловия) имя Сталина встречается лишь однажды, как автора листовки, изданной к пятилетию стачки в 1909 г. [565]

Как и ряд других довольно топорно задуманных фальсификаций, версия о присутствии Сталина в Баку являлась плодом вмешательства Е. Ярославского. В беседе с сотрудниками Центрального партийного архива в 1948 г. (то есть еще при жизни Сталина!) Ц. Зеликсон-Бобровская рассказала, каким образом Ярославский вынудил ее выступить фактически с ложным свидетельством.

Ц. С. Бобровская-Зеликсон рассказала, что в 1934 г. ей заказали написать статью для «Правды» к 30-летию бакинской стачки. Зеликсон написала там, что во время забастовки Сталин «к нам наезжал». Но в уже вышедшей статье она обнаружила редакционную правку, что «товарищ Сталин жил в Баку в течение всех 10 дней забастовки». В редакции газеты Зеликсон узнала, что правка внесена по указанию Ярославского, который утверждал, что имеет тому документальные подтверждения. Через пару лет к ней обратились сотрудники ИМЭЛ и объявили, что ее статья – единственный источник, подтверждающий, что Сталин находился в Баку во все время стачки. Как уверяла Зеликсон-Бобровская, тогда она сообщила, что «у меня осталось в памяти, как в самые дни декабрьской забастовки, так и в последние дни ее подготовки Сосо к нам только лишь наезжал и осуществлял общее руководство подготовкой и проведением забастовки». То же самое повторила она и в беседе с сотрудниками Центрального партархива в 1948 г.: «Покойный Ярославский заверял меня через много лет, что у меня осталось неправильное представление, будто Сталин бывал тогда в Баку только лишь наездом. Он заверял меня, что ему, покойному Ярославскому, известно, что Сталин в течение всех десяти дней забастовки жил в Баку и руководил этой забастовкой. У меня же впечатления о том, что он именно жил в Баку, не осталось. Может быть, это отчасти потому, что я очень много торчала в своем районе, в Черном городе […] Возможно, что ошибается Ярославский, и вот почему. В иные дни этой забастовки нами допускались кое-какие ляпсусы в деле ее проведения, и мне кажется, что если бы т. Сталин был там все время, этих ляпсусов не было бы» [566]. Непосредственно вслед за этими словами, как бы смягчая положение и демонстрируя свою преданность вождю, Зеликсон-Бобровская уверила интервьюеров, что ее покойный муж Бобровский в то время «в буквальном смысле слова был влюблен в Сосо. Бобровский постоянно говорил о нем, как об очень крупном революционере. Он всегда старался установить, где сейчас Сосо, что с ним».

Следует отдать должное старой большевичке, не пожелавшей напрямую лжесвидетельствовать и придумавшей, как выкрутиться, сославшись на свою возможную неосведомленность и на ошибки, которых в присутствии Сталина не было бы. Названной ею статьи в «Правде» за 1934 г. не находится, но искомая фраза обнаруживается на третьей полосе газеты от 26 декабря 1939 г. в статье «К 35-летию бакинской стачки» за подписью Ц.Зеликсон-Бобровской: «На следующий же день после начала забастовки приехал в Баку товарищ Сталин. Он здесь оставался в течение десяти дней, руководя забастовкой». Зеликсон ошиблась в дате юбилея, но раз она отдала в печать главной партийной газеты свою статью без этой фразы не в 1934 г., когда эпоха террора еще только начиналась, а в 1939 г., то тем более следует отдать ей должное.

Если отбросить позднейшие преувеличения партийных историков, то надо, по-видимому, считать, что большевики Бакинского комитета сыграли определенную роль в забастовке в декабре 1904 г., но далеко не такую, как им бы хотелось. Совсем в стороне они не остались: Ц. Зеликсон вспоминала о ночном заседании стачечного комитета, на котором присутствовала (см. док. 15), – но руководили движением Шендриковы, примыкавшие к меньшевикам. Не исключено, что Иосиф Джугашвили как представитель Союзного кавказского комитета действительно приезжал в те дни в Баку, но ввиду общего слабого значения большевиков вряд ли он имел возможность серьезно повлиять на ход событий. Основная его работа тогда протекала в Имеретино-Мингрельском комитете, да и в Тифлисе назревали разного рода события.

Бакинская забастовка на самом деле отнюдь не была «спокойной забастовкой», это важно подчеркнуть, прежде чем перейти к событиям еще более драматичным. Выступая на III съезде РСДРП, П. А. Джапаридзе с негодованием сообщал, что шендриковцы призывали к погрому, организовали поджоги промыслов, а более всего его возмутило, что они с угрозами требовали у предпринимателей денег (см. док. 14). Не все делегаты были столь же щепетильны, как Джапаридзе. Бакинский делегат, скрывавшийся в протоколах съезда под фамилией Рыбкин, говоря о вооружении рабочих после бакинской резни в феврале 1905 г., сообщил, что Бакинский комитет не согласился, по примеру биби-эйбатцев, «требовать деньги силою», вместо того «были разосланы письма с предложением жертвовать и с обозначением суммы (100-200 рублей). Почти никто из адресатов не давал этой суммы полностью, но все же давали порядочно. В общем было собрано несколько тысяч рублей. Решено было также получить крупные деньги от больших фирм, но пока ответа от них не было получено» (см. док. 23). Не очень понятно, что на самом деле стояло за «предложением жертвовать» и «получить» деньги от крупных фирм – странно, наверное, было рассчитывать на их добровольное желание дать денег революционерам. Джапаридзе как член Бакинского комитета должен был иметь прямое отношение к этой инициативе. Большевики неизменно подчеркивали наличие принципиальной разницы, барьера, отделявшего их от разного рода уголовных и бандитских групп. Но зачастую исследователю приходится констатировать, что барьер этот более похож на весьма тонкую, подвижную мембрану.