Ольга Эдельман - Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть I: 1878 – лето 1907 года

Если Джугашвили на съезде не выступал, то не делали этого и его товарищи: Цхакая и Кахоян не выступили ни разу, Шаумян ограничился речью в защиту борчалинских мандатов и подал от себя одно письменное заявление. Лондонский съезд не был их трибуной. На нем царили их противники. Ной Жордания был, как и на IV съезде, в числе самых активных ораторов, кажется, он не пропустил ни одного вопроса, ни единого повода высказаться и заявить о себе. На страницах протоколов съезда его имя встречается 51 раз (включая участие в поименном голосовании и упоминания его в полемике). Для сравнения: Ленин в протоколах упомянут 120 раз, Г. А. Алексинский – 106, Г. Е. Зиновьев – 35, Л. Мартов – 125, Г. В. Плеханов – 78, Ф. И. Дан – 95, П. Б. Аксельрод – 42, лидер Бунда М. И. Либер (Гольдман) – 94 раза. Имя Л. Д. Троцкого, чьи эффектные речи произвели столь сильное впечатление на присутствовавших (см. док. 10), в протоколах встречается 42 раза. Из грузинских меньшевиков Ной Рамишвили упомянут 31 раз, Ираклий Церетели – 63, Г. Лордкипанидзе – 21 раз [896].

Энергия Н.Жордании была вознаграждена: на Лондонском съезде он был избран в ЦК РСДРП, получив 150 голосов, столько же получил А. Мартынов, и по количеству голосов они среди избранных лидировал [897].

Надо полагать, молчание Джугашвили, Шаумяна и других объяснялось также и характером обсуждаемых вопросов, и общей стилистикой съездовских дебатов: им просто нечего было сказать, это были не их темы и не их проблематика. Съезд был занят пространными и малопродуктивными словопрениями. Переезд трех с лишним сотен человек из Копенгагена в Лондон через Швецию ощутимо истощил партийную казну, однако, начав заседать в Лондоне, участники съезда повели себя так, будто никаких временных рамок перед ними нет, спорить и препираться по мельчайшим поводам можно безо всяких ограничений. Их чувства порядка хватило на то, чтобы ввести, более или менее соблюдать, а иногда даже пытаться устрожать регламент выступлений, но они были решительно неспособны привести в соразмерность дискуссии как таковые. Первое заседание съезда вечером 30 апреля (13 мая) ушло на приветственные речи, чтение приветственных посланий, выборы президиума и мандатной комиссии; на втором заседании выбрали секретариат и приступили к обсуждению регламента, которое на третьем заседании продолжили и приступили к обсуждению повестки дня съезда. Вопрос о повестке дня, причем не столько набор основных тем, сколько порядок, в котором их следует расположить, занял четыре полных заседания. К исходу шестого заседания повестка была принята. Она включала: 1) отчет ЦК; 2) отчет думской фракции; 3) отношение к буржуазным партиям; 4) вопрос о Государственной думе; 5) рабочий съезд и беспартийные рабочие организации; 6) профессиональные союзы и партия; 7) партизанские выступления; 8) безработица, экономический кризис, локауты; 9) организационные вопросы; 10) международный конгресс; 11) работа в армии и 12) разное [898]. К моменту утверждения этого перечня прошло более трех дней работы съезда.

Наконец, на шестом заседании приступили к обсуждению доклада ЦК, которое продолжалось почти целых пять заседаний, вплоть до одиннадцатого, в субботу 5/18 мая вечером. Прения прерывались для заслушивания многочисленных приветственных речей и доклада мандатной комиссии. Под конец одиннадцатого заседания перешли к отчету думской фракции, но успели только обсудить «вопрос о содокладе» и принять предложение о возложении венка на могилу Карла Маркса. На следующий день, 6/19 мая, было воскресенье, и съезд заседать не мог, так как в арендованной церкви шла месса. Утром 7/20 мая на двенадцатом заседании приступили к отчету думской фракции и его обсуждению, которое растянулось на девять заседаний, вплоть до двадцатого включительно, состоявшегося утром 11/24 мая. Таким образом, за одиннадцать дней работы съезд успел обсудить лишь два из двенадцати пунктов повестки дня. Бессмысленно гадать, сколько еще времени могло уйти на оставшиеся дебаты, ибо в тот же день 11/24 мая на послеобеденном заседании грянул гром, как ни странно, совершенно неожиданный для делегатов: хозяйственная комиссия объявила, что партийные деньги заканчиваются.

Собственно, еще накануне, 10/23 мая, в четверг, был объявлен перерыв, чтобы на закрытом заседании заслушать хозяйственную комиссию. Ее члены сообщили, что помещение церкви было арендовано на две недели, срок истекает в пятницу, то есть завтра, и нужно что-то решать, «нужно выяснить, когда кончится съезд, чтобы знать, на какой срок доставать помещение», притом что сам вопрос об окончании съезда тоже был увязан с финансами, ведь нужны были деньги на возвращение делегатов в Россию. Даже это закрытое заседание не отличалось деловитостью: участники то пытались отправить вопрос обратно в финансовую комиссию (авось да найдет откуда-то денег), то занимались фракционными обидами. Вроде бы можно было просить Горького занять денег у состоятельных англичан, но Горький, как говорили, наотрез отказался помогать, «пока будет старый ЦК», то есть меньшевистский. Меньшевикам это, разумеется, не понравилось. Впрочем, ничего другого все равно не придумали и решили все же просить Горького [899]. Колебались, что делать со сроком окончания съезда: то ли сворачивать его уже в ближайшую субботу, через день, то ли хлопотать о продлении найма помещения. Единственное, что смогли предпринять, – это поручить все выяснения информационному бюро, а также образовать комиссию для подготовки отправки делегатов домой. На следующий день, в пятницу, на двадцать первом заседании хозяйственная комиссия известила, что аренду церкви можно продлить только до будущего четверо [900]. С утра в субботу 12/25 мая поступило предложение информационного бюро окончить съезд в четверг или субботу, а пока ужесточить регламент выступлений, продлить время заседаний и выбрать несколько комиссий для выработки резолюций [901]. Проблемы денег это, впрочем, ничуть не решало. Вечером в понедельник 14/27 мая провели еще одно закрытое заседание. Мартов предлагал закрыть съезд завтра же, поскольку денег нет совсем, рабочие делегаты начинают голодать (у меньшевиков финансовое положение было хуже, чем у большевиков). Большевик Виктор Таратута удивлялся, что меньшевики «из-за нервничанья» предлагают закрыть съезд, когда на него уже потрачено 100 тысяч рублей (огромная по тем временам сумма) и не принято никаких вообще резолюций. В.Таратута и В. Ногин напоминали, что и способы возвращения в Россию еще не подготовлены, большинству делегатов все равно придется оставаться в Лондоне в ожидании отправки через границу. Большевик К. Басалыго спрашивал: «Что будет, если без каких-либо определенных директив уедем в Россию? Затратив массу денег, времени, с чем мы приедем? Нас спросят, что мы сделали, а мы что ответим?» С ним соглашался К. Ворошилов. Обвинили меньшевиков в желании воспользоваться поводом сорвать съезд. Меньшевики обиделись. Латыш Э. Калнинь заявил, что «за 12 дней мы здесь видели только фракционную борьбу» и нельзя возвращаться, пока съезд не вынес какие-то решения по существу. Впрочем, и здесь, на закрытом заседании, фракционных попреков было много, а дельных предложений не поступало. Выход нашелся под конец заседания: пришло сообщение, что благодаря Горькому удалось занять денег у английского фабриканта под условие, что все делегаты подпишутся под условиями займа. Съезд, таким образом, можно было продлить до конца недели [902].