Ольга Эдельман - Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть I: 1878 – лето 1907 года

Конечно, «перестав быть грузином», Коба открыл перед собой взамен узкой провинциальной и национальной значительно более обширную перспективу, он стал «человеком империи». Если же исходить из принятой тогда политической терминологии, то это обстоятельство лишний раз рисует Иосифа Джугашвили как «подлинного интернационалиста», чуждавшегося и отвергавшего местный грузинский национализм, так или иначе свойственный большинству его оппонентов или возможных союзников. Быть может, не будь у него столь твердого отрицания национализма, он бы легче поладил с представителями тех или иных политических течений в Грузии. Наконец, сама энергия его отказа от грузинской идентичности намекает на то, что с ней были связаны некие неприятные воспоминания. За тифлисский период своей жизни он приобрел многообразный и сложный опыт, включавший и работу среди людей разных национальностей с их сложными взаимоотношениями, и не вполне удачную попытку возглавить массы в Батуме, и пробы пера партийного публициста, и столкновения с имперской администрацией, в грубости, неуклюжести и слабости которой он мог убедиться. И конечно же, особое место нужно отвести опыту внутрипартийных интриг, склок, борьбы за влияние. Именно в Тифлисе от победивших врагов-однопартийцев, грузинских меньшевиков во главе с Ноем Жорданией, будущий советский диктатор должен был получить яркий и наглядный урок, постигнуть практическую пользу не ведающей стыда полемики, хвастовства мнимыми успехами, агрессивных лживых обвинений, интриганства, дискредитации оппонентов, непринужденной смены риторики на противоположную, если она оказывается более выгодной. Всем этим пользовались его противники, и эта тактика оказалась успешной. Грузинские меньшевики, позднее описывавшие Джугашвили-Кобу как человека в высшей мере неприятного, со своей стороны сделали немало для того, чтобы юный автор романтических стихов, любитель романов Гюго и народных песен Сосо Джугашвили превратился в коварного и безжалостного Иосифа Сталина.

№ 1

М. Цхакая:

Я был много и много истощен от долгой подпольной «безобразной» жизни. А в Лондоне я не пропустил ни одного заседания, ни фракции и комитета съезда, а равно комиссий (редакционной [нрзб.] и даже мандатной) в качестве решающего суперарбитра в споре между ее членами насчет двух мандатов [нрзб.] т. Степана Шаумяна и рабочего Кахояна из Борчалинского уезда на Кавказе (теперь—Армения, Аллавудские заводы и пр.). Поэтому на другой день после закрытия съезда и конференции нашей фракции (большевиков с участием поляков – тт. Р. Люксембург, Птышко и др.) я слег с температурой 39 и болью. За мною ухаживали тт. Степан и Коба, ибо в одной комнате жили во время съезда. Но им посоветовал немедленно ехать, а за мной ухаживал [нрзб.] и другой Каменев и Хурцлава [нрзб.] – лондонские рабочие. Ко мне явился Ильич с «Папашей» (т. Литвинов) и энергично советовал ни за что не возвращаться в Россию.

Из письма М. Цхакая Н. К. Крупской с воспоминаниями о V съезде РСДРП, 23 апреля 1928 г.

РГАСПИ. Ф. 157. Оп. 1. Д. 18. Л. 6-7.

№ 2

Полковник Бабушкин:

Сегодня 11 утра Тифлисе на Эриванской площади транспорт казначейства в 350 тысяч был осыпан семью бомбами и обстрелян с углов из револьверов, убито два городовых, смертельно ранены три казака, ранены два казака, один стрелок, из публики ранены 16, похищенные деньги, за исключением мешка с девятью тысячами изъятых из обращения, пока не разысканы, обыски, аресты производятся, все возможные аресты приняты. № 5657.

Телеграмма заведующего особым отделом канцелярии наместника на Кавказе полковника Бабушкина в Департамент полиции, Тифлис, 13 июня 1907 г.

ГА РФ. Ф. 102. Оп. 237. ОО. 1907. Д. 434. Т 1. Л. 1.

№ 3

С. Ф. Медведева-Тер-Петросян:

Благодаря энергии Камо, группа очень скоро стала получать систематические сводки, где и сколько хранится, откуда и куда какие суммы переправляются. […] Были предприняты три последовательных попытки. Как раз первая не удалась, потому что Камо был сильно ранен разорвавшейся бомбой [967]. […] Вторая попытка была успешно начата; боевики поехали в поезде, везшем деньги, но должны были отказаться от экспроприации в самый последний момент. Проводники, которые должны были после нападения проводить наших товарищей через глухие горные тропинки, известные только им самим, струсили и бежали. В глубоком огорчении возвращались товарищи в Тифлис. На экспедицию были израсходованы все взрывчатые вещества и все деньги. Между тем бомбы могли служить только два или три дня. Затем они, несомненно, отсырели бы и были бы совершенно негодны. Стояла задача: немедленно использовать бомбы или вновь на многие месяцы отказаться от практических действий. К счастью, в вечер возвращения группы поступило сообщение, что почта пересылает завтра в госбанк двести пятьдесят тысяч рублей. Быстро было принято на этот раз увенчавшееся успехом решение. На следующий день, 13 июня 1907 г., около 10 часов утра кассир государственного банка Курдюмов и счетовод Головня, получив на почте 250.000 рублей, сопровождаемые двумя стражниками и пятью казаками на двух фаэтонах, направились в банк. Перед Пушкинским садом, откуда видна почта, Пация Голдава дала условный знак стоявшему у ворот склада Степко Кицкирвелли: «Тронулись!» Последний немедленно передал это Аннете Суламидзе, которая, таким же образом, сообщила боевикам, сидевшим в ресторане «Тилипучури». В свою очередь – Бачуа Куприашвили обошел с развернутой газетой Эриванскую площадь. Для стоявших в различных местах площади товарищей – Датико Чибриашвили, Аркадия Элбакидзе, Вано Шимшакнова, Вано Каландадзе, Илико Чачиашвили и Илико Эбриалидзе – эта газета была сигналом приготовления к нападению. Кроме этих товарищей, наготове находились Акакий Далакишвили и Феофил Кавриашвили, чтобы при нападении задержать стоявших перед управлением казаков. Наконец, Элисо Ломинадзе и Серапион Ломидзе находились на углу Армянского базара и Вельяминовской улицы для охраны пути, по которому экспроприаторы должны были увезти деньги.

Окруженные всадниками, быстро катились в клубах пыли фаэтоны. Передние казаки уже сворачивали на Солоакскую улицу. В этот момент Датико шагнул вперед. Сильным взмахом рук все бросили свои бомбы.

Два, и еще два взрыва.

На мостовой остались двое городовых и один казак. Лошади стремительно разнесли охрану по сторонам.

Но фаэтон с деньгами не взорвался от бомбы, и запряжка понесла его к Солдатскому базару.

Это был решающий момент, и один только Бачуа не растерялся. Бегом бросился он наперерез лошадям и догнал фаэтон в конце площади.

Не раздумывая, не заботясь о себе, он бросил бомбу под ноги лошадей. И силой взрыва был брошен на землю. Еще раз деньги могли ускользнуть от смелых боевиков, но вовремя подоспел Чибриашвили. Оставив без внимания Бачуа, он рванул из фаэтона денежный мешок и бросился к Вельяминовской улице.